Песок и золото

— Не веришь, — Бортков сел прямо на землю, скрестив ноги. Тяжелым комом упали ему на глаза седые волосы, и он не поправил их. Он стал говорить тихо, как будто уже только себе. — А он бес. Чеклинин — бес. Ты не знаешь!.. Он спрашивал про тебя!

— И что спросил?

— Спросил — какой ты национальности.

— Бесы такое спрашивают?

— Хватит! Не смей! Не шути! — Бортков завыл, подскочил, побежал куда-то в сторону мусорки. — Ты не понимаешь!.. Здесь, в Слободе, людей убивают. В землю закапывают, еще живых. Пока не поздно — беги! — кричал он, сам убегая в ночь.

Его голос еще долго звучал: «Беги, беги»

На следующий день Бортков слег с температурой.

* * *

Софья сидела в скучном и сером платье и в шали на круглых плечах. Косы были закручены на затылке в бараньи рожки. Водя по подбородку полной рукой, словно стирая что-то налипшее, она сидела над раскрытым меню и напряженно вчитывалась.

Гортов спросил, что бы Софья хотела себе заказать, на что она с обидой ответила, что ничего не хотела.

— Что значит «ничего»?

— Ладно, стакан зеленого чая, — подумав и помолчав, сказала Софья.

Гортов заказал себе сто грамм коньяка и сразу же выпил. На это Софья неприязненно повела плечиком, помешав уже растворившийся сахарок. Гортов заказал еще пятьдесят.

Софьина угловатость и простота уже казались ему трогательными. Гортов подумал о том, что кожа на животе у нее, наверное, белоснежная и чуть обвисшая. Мягкой и, наверное, тоже слегка обвисающей была тяжелая грудь. А белье у нее было простое, хлопчатобумажное и тоже белое.

— У вас перхоть, — сказала вдруг Софья.

Гортов понял, что сидел последние пять минут, сложив голову на ладонь и приторно улыбаясь. Но тут подобрался, посерьезнел, отряхнул плечи.

— Есть хороший лечебный шампунь. Натуральный. У вас сухие волосы?

Преодолев подступившее раздражение, Гортов сказал:

— Не знаю. Да вот... совершенно не успеваю заняться собой. Весь, знаешь ли... знаете ли, погружен в работу. Вам интересна политика?

— Совсем нет. Не пойму, что же там может быть интересного.

«Да уж, не то что мыть стариковские жопы», — злобно подумал Гортов, но вместо этого сказал: «А я не знаю, что может быть интересней политики! Это ведь столкновение амбиций, идеологий, истории, страстей, человеческих судеб... Все смыкается в ней...».

— Это все масоны — убежденно сказала Софья.

— Масоны?

— Да, масоны всем управляют.

— Откуда вы знаете?

— Знаю. Не нужно этим интересоваться. Все равно без нас все уже решили.

— Вот как, — сказал Гортов.

Принесли горячее и салат. От телячьей отбивной шел живой и горячий пар. Гортов пронзил отбивную вилкой, и мутный сок забрызгал его и Софью.

Все тот же суетящийся дед повторял откуда-то из подсобки свое: «Содом! Содом!».

* * *

Был нежный, почти что приморский вечер, хотя и в октябре. Они шли по узкой дорожке к дому. Светили редкие фонари. Луна висела медная и горячая, будто это была не луна, а солнце. Дорожка блестела, как чешуя, и к ней тянулись из ночи ветки. Казалось, опять сейчас выйдет из-за деревьев человек в кепке и скажет: «Чего здесь затеял? Иди, иди...».

Они шли вдалеке друг от друга, как поссорившаяся пара. Гортов приблизился к ней и произнес:

— Вам нравится ваша ра... А хотя я другое хотел спросить. Софья, вы собираетесь замуж?

— За вас? — спросила Софья угрюмым тоном. Ее рот слабо улыбался, а в руках она несла, как младенца, пакет с недоеденным. — Мне и думать об этом некогда. Инну Ивановну не могу оставить надолго, еще учеба, курсы. А неученая...

— А может, женюсь, что здесь такого. — Перебил ее мысль запоздавшим ответом Гортов.

— ...Неученая я все равно никому не нужна, — довершила свою мысль Софья, как будто не слыша Гортова.

Уже возле дома он осторожно взял ее за руку. Софья дернулась и замерла. Они остановились. Гортов почти не различал Софьиных черт. Наклонился вперед и поцеловал, промахнувшись: угодил куда-то между щекой и ухом, — Софья поежилась, отвернулась, вырвала руку.

Входя в подъезд, Гортов еще чувствовал почти детское чистое счастье, а после первых ступенек накатила густая, медовая, перебродившая похоть. Руки его сладострастно дрожали. Возле двери в келью он напал на Софью, привалив к стене. Жадно стал целовать, суясь языком, Софья часто дышала, большая, теплая. Внизу ее живота Гортов нащупал влажный жар. Он сунул руку под платье и тут же получил грубый тычок в грудь. Сверток с едой упал на пол. «Спокойной ночи», — Софья скрылась.

Гортов долго еще стоял, потом сидел перед своей дверью. В задумчивости сосал влипшие в ужин пальцы. Зажег свет в келье, лег на кровать. Он снова читал описи:

«Сосуд для освещения хлебов медный, чеканной работы, с тремя литыми подсвечниками побелен, весом 3 фунта.

Укропник медный.

Чайник для теплоты красной меди внутри луженый, весит 1 фунта.

Церковная печать медная с деревянной ручкой...».

* * *