Песок и золото

В начале лета отец учил меня карате. Он подставлял ладонь, а я прыгал и попадал в нее, делал вертушки, а однажды я подбежал к отцу и сказал: «Берегись!». Он повернулся ко мне и получил в живот прямым ударом. Сев с тихим вздохом, он что-то выплюнул. Это был первый раз, когда отец в наказание запер меня в чулане. С тех пор он стал проделывать это чуть не каждую неделю. Но я совершенно не злился на него. Я знал, что если отец поступает так, значит, это правильно.

В доме кроме нас с отцом было три женщины — моя мать, мои бабушка и прабабушка. У отца было две тещи. В последнее время анекдоты про тещ были его любимыми анекдотами.

Они гнали отца в магазин, за дровами, не понимая его состояния. Он топил печь. От жара печи опухоль его разрасталась. Ему было трудно топить, но от работы он не отказывался и упрямо заталкивал в пасть печи поленья. Я ненавидел эту печь всей душой — проходя, я всякий раз пинал ее так, что осыпалась известка. Печь казалась мне живым существом, питавшимся его силами. Натопив печь, отец отходил от нее, еле передвигаясь, а печь, мощная, жаркая, обжигающая, громко трещала, как будто смеялась ему вслед. Я мало что понимал, но чувствовал, что печь убивает отца, и с этим ничего нельзя сделать.

Мама была занята собой: ее все вокруг раздражало. Ее раздражали сверчки, на собаку у нее была аллергия, и ей не нравилось, что нет душа, и что ей приходится поливать себя ковшом, сплошь покрытым ржавчиной. На обед она жарила одни и те же котлеты. Еще мать злилась, что не может похудеть до сорока пяти килограммов, хотя каждое утро делала на полу так называемый «шейпинг». Это лето было для нас для всех одним из самых неудачных.

Наш дом стоял на отшибе, участком уходя в лес, и со стороны леса забора не было. Раньше рядом был хотя бы один сосед, у которого был бассейн с навесом, и в нем плавал маленький крокодил, но тем летом соседа нашли в речке, с десятью пулевыми отверстиями в спине. Крокодил несколько дней бился в бассейне, а потом кто-то забрал его, и дом выставили на продажу.

За лесом была река Икша, и на нее все лето прибывали золотоискатели. Они стояли в реке со старательскими лотками, пропуская сквозь них коричневую густую воду.

Отец был геологом, он смеялся над ними и говорил, что они делают все неправильно. Он хотел, чтобы я тоже стал геологом и учил меня, как брать пробы. У меня были свои лоток и колбы, и микроскоп, и еще мензурка.

Августовские дни теперь тянулись невыносимо. Все чаще я оставался один и уходил к пруду. Пруд был сразу у дома — мелкий и грязный, затянутый тиной. Этот пруд был почти безлюдным: если кто появлялся возле него, то бабушка отгоняла всех — она считала пруд, стоявший вблизи нашего забора, своей собственностью. Но иногда люди все-таки появлялись там — рыбачили рыбаки, и курили бычки подростки, сунув в песок босые ноги. Там я и брал пробы. У воды был высокий песчаный откос — сверху пепельно-желтый, замусоренный, а снизу крепкий, каменный, буро-рыжий. Сам не понимая зачем, я сыпал песок в колбы и таращился в них по много минут, без смысла.

Потом стоял по колено в воде с лотком, отмывая золото. Отец говорил, что если стараться, можно намыть пару крупиц. Для чего они были мне? Что бы я делал, если бы намыл сразу слиток? (я не мог представить себе крупицы, поэтому представлял, что лотком ловлю, как карасей, слитки).

Я просеивал песок, ловил лягушек и стрекоз, сразу же выпуская их, вырывал из пруда кувшинки на холодном и толстом стебле, напоминавшем проволоку, и ходил с ними в руке, чтобы подарить кому-нибудь. Ни к кому не лежало сердце. Я бросал кувшинки псу. Джек даже не нюхал их.

Одним утром ко мне подошли. Это был мальчик, который был старше меня, с большой головой, которая при ходьбе качалась. Он сказал, что его зовут Петя. Петя умел выдувать огромные пузыри жвачкой, он спросил, зачем я стою здесь. Я рассказал ему, что я золотоискатель, и что в этом пруду можно намыть золото, если правильно подходить к делу.

Он расспросил меня подробнее об этом золоте и сказал, что на этом можно устроить бизнес. Слово «бизнес» иногда произносил отец, но я не мог понять его смысла.

Петя, лопнув новый пузырь, сказал, что за казармами есть река, где песка гораздо больше, значит, и золота больше тоже. Я и так знал, что там есть река, и что глупые золотоискатели пытаются найти золото в ней напрасно, но согласился пойти с ним ради компании.

Лес в этой части был прозрачный, березовый. Ясно помню, что на мне были свободно сидящие штаны в крупную клетку, и ветки кустов хлестали по ним. Пока мы шли, Петя все говорил, без перерыва:

— Сникерс я не люблю, клубнику я не люблю, хлеб не люблю, творожное-пирожное не люблю, — перечислял он, загибая короткие пальцы. Внезапно он остановился, что-то поднял с земли и стал есть.

Я увидел придавленную траву, и следы возле нее, и вспомнил, что отец говорил, что это лежбище зверя. Мы вышли к песчаной косе, пологой и низкой — с нее хорошо бы было, как с горки, заскакивать в воду.

Мы стали бросать в лоток камни, песок, ил и тину. Это будоражило. Казалось, сейчас что-то произойдет.