Ну и что бы совсем закончить об творческой стороне Билли и перейти собственно к рассказу, нужно обязательно упомянуть его занятия живописью. Билли любил, под меланхоличное настроение рисовать по желтой бумаге красной тушью объединяя свои рисунки в циклы и давая им пронзительные и точные названия. «Жизнь и смерть участкового инспектора Кирилла Огурцова, павшего в борьбе с врагами перестройки» или «Путана в сетях ЦРУ как фиолетовая смерть» и так далее. Как из этого можно понять, меланхолия сказывалась, как в названиях циклов, так и в изображенных в них картинах. Хотя сам по себе Билли был больше оптимистом, чем пессимистом и довольно таки долгое время смотрел на жизнь с детской улыбкой на устах. Живопись свою он называл - желто-красное искусство. А вот со слухом и нотной грамотой Билли не дружил, слух отсутствовал напрочь, и ни какие терзания гитары и рук в далекой молодости не дали результатов, и не мог Билли покорять сердца герлушек мелодичным бренчаньем и ритмичным покрикиваньем - ой-ой-ой или ей-ей-ей... Оставалось надеяться лишь на литературу и изобразительное искусство.
За спиной сопела Ли, получившая сокращение от прежнего - Маугли, первым утром после записи в клуб "ФрилавБилли", так как Билли заявил, что спать с Маугли он не может, поскольку у него с данным именем связаны определенные ассоциативные связи по Фрейду. Все дело в том, что у него есть знакомый пипл по прозвищу Маугли, и каждый раз занимаясь любовью с нею, он будет испытывать странное чувство, будто занимается любовью со своим приятелем... Герла сразу врубилась в расклад и сократилась до Ли, тем более это намного удобней в постели. Ли сопела, Марго шевелилась, грозясь вот-вот проснутся, в голове и на душе было мутно и муторно, лезло всякое говно из популярной литературы - тридцать три, учение не создал, учеников растерял, дом не построил, только деревьев в далеком школьном детстве насажался аж до тошноты, как только это насильное приобщение к природе не отвратило от будущего хиповства, непонятно...
Да, да-да, так дальше жить нельзя, а как нужно - хрен его знает, может в монастырь податься, вон, аж три френда-хипаря подались а монастырь, там спокойно-покойно, между молитвами и пахотьбой, нет-нет, только не в монастырь, там же пахать надо, если б еще в женский, внезапно улыбнулся Билли и зашарил синей от холода рукой по подоконнику, в поисках завалившегося с богатых времен, бычка-чинарика. То есть остатка недокуренной и припасенной на будущее, сигареты. Под руку попадались все больше вещи не нужные, по крайней мере сейчас, все какие-то наводящие на различные воспоминания и ассоциации...Ксивник, старый-старый, с ним он еще на Гаую ездил, в 82; или 83, он тогда еще ксиву под дождем замочил, менты к тому паспорту потом вязались... Кукла, оставленная Светкой из Киева, засохший пучок какой-то зелени, это я тогда хотел на цветочный чай перейти и гербарии ударился собирать... Нож с обломанным лезвием, лезвие сломал, когда пиво открывал, чешское с Арбата, датчан-хипов угощал за их прайс, познакомился я с этим андерграундом из-за бугра в прошлом году, они мне и ринг-вписку оставили, то ли в Голландии, то ли в Дании, мол приезжай как ни будь... Дания, Христиания, столица хипов всего мира признана ООН и ЮНЕСКО, я ж статью в эстонском «Козломойце» читал... может... Червячок желания чуть шевельнулся и умер, не оформившись до конца под бурным натиском серого быта.
-Би, жрать есть чего? -
подала голос проснувшаяся Марго, выглядывая молодой бабой-ягой из-под ватного стеганно-дырявого одеяла. Мгновенно отозвалась капризная Ли:
-Билли, миленький, дай мне какой-нибудь чинарик, подыхаю без курева, без толчка.
Билли не оборачиваясь на пищанье герлушек поморщился и тихо, но внятно (пардон за штамп) ответил:
-Ни хрена нет. У меня депресняки. Если не хотите нарваться на выписку - утухли.
Без меня разгребайтесь...
И пассии утухли, так как очень и очень хорошо знали своего Билли.