Песок сквозь пальцы

Они пришли вовремя – затевался ужин, Регина начала покрикивать на него и на Богомилу, он отшутился, собрался «поискать чехол», как они стали называть теперь выходы в туалет, но, по причине светлого еще времени, ушел за дорогу, в пустынный каньон, а оттуда, сделав дело, решил подняться на склон. Поднялся, глянул на море – и застыл соляным столпом. Море лежало огромной свинчаткой, тяжелое, гладкое, очень синее… На другой стороне, в Иордании, загорались огни по берегу, словно елка. Он смотрел и думал о Богомиле. Тридцать девять лет, из них почти десять – в монастыре. Восемнадцать – не в счет, детство, школа. И что? Десяток лет всего живет человек в этом мире? Как у нее, интересно, с родителями сложилось, живы ли? Тряхнул головой, пошел вниз, к пляжу. По пути подобрал пару пористых камушков («Будто скелеты камней»)

Пришел он вовремя, чтобы услышать главное. Все, что она думала о них, об Алексее и его организации этого похода, и о Регине с ее доставаниями, он, видимо, пропустил, но атмосфера была – только спичку поднеси, все было понятно и без слов. Но то слово, что она бросила Регине напоследок, от которого та дернулась, как от пощечины, он услышал: «Да ты… провинциалка!» Регина закивала, отошла, бормоча: «Ну да, столичных штучек набрали, подавай им тут комфорт, куда нам, провинциалкам…»

Ели молча. Потом Богомила молча же полезла в свою палатку укладываться.

После ужина он подошел к Регине: «Думаю, тебе лучше будет переночевать у меня в палатке, переселяйся?» Она кивнула, все еще клокоча внутри, полезла за спальником и ковриком, подошла к его палатке: «А как же Алексей?» – «А шо – Алексей? – тот мрачно сунулся в его палатку, выдернул свои вещи, уложил возле камня. –Я и тут посплю».

Регина застелила свое рядом с ним (он уже сидел на спальнике, натягивал носки, м-да, не очень свежие, конечно), стоя на четвереньках повернулась к нему: «И шо? Мы тут будем с тобой спать, а Лёша там, на улице? Ни, так не годится. Я тоже туда пойду, на улице буду спать». Он засмеялся, хотя лицо Регины не располагало к веселью, сказал: «Ну вы, ребята, даете! Ну, чисто детский сад. Подвинься, Регина!» И вылез и палатки, прихватывая по пути своё. Сунул ноги в кроссовки, подошел к Богомилиной палатке: «Тук-тук! Пустишь переночевать?» Богомила буркнула что-то нечленораздельное, что он истолковал за согласие, втолкнул в палатку коврик со спальником, повернулся к сидящим у камня Алексею с Региной, махнул рукой на свою палатку: «Заселяйтесь» И полез в зеленый домик Богомилы, устраиваться на ночлег.

Уже в спальнике он понял, что носки – да, стоило бы снять. Но снимать их сейчас не захотел, тем более, Богомила уже спала, или делала вид, что спит. Он улегся к ней спиной, закрыл глаза, подумал: «Саша-Саша, что ты творишь!» И улыбнулся, чувствуя через два спальника тепло ее спины.

Когда соседи устроились и, побормотав чего-то невнятное, затихли, он развернулся к ней, привстал на локте, посмотрел. Она закуталась в спальник, как в бронежилет, даже капюшон затянула. Он покачал головой, лег. Сердце его бухало так, что он испугался, как бы его не услышали в соседней палатке. «Сердце-обличитель» – подумал он, вспоминая Эдгара По. Протянул руку, положил ее на ее плечо. Она спала, удивительно, но она спала, дышала ровно и спокойно, и он тоже почему-то успокоился, уткнулся носом в ее плечо, попытался уснуть. Ха. И еще раз – ха. Конечно, сон не шел совсем. Зато он чувствовал запах своих носков, который, кажется, пропитал уже всю Богомилину палатку, ощущал стоящую в ногах ее сумку, разделявшую их спальники, улавливал ее дыхание и жар ее тела, и его рука, лежавшая у ее плеча, вдруг поползла вниз, к ее талии, словно она, рука, жила собственной жизнью…

Богомила вдруг дернулась, сказала что-то типа «Хрухрыбры!», в чем он, почему-то, расслышал «Руки убери!», он дернулся тоже, убирая руку, лег на спину. Она снова задышала ровно, а он (вот ведь черт!) вспомнил совсем некстати рассказ про селедку, священника и девушку, выдернул из-под головы свой телефон, открыл «Военного летчика» Экзюпери и принялся читать, мешая разрывы бомб над Францией с биением собственного сердца…

…Он проснулся от того, что рядом кто-то дрожал. Так трясся, что аж зубами постукивал. «Кто? Что? Алексей?» Он, наконец, сообразил, где он и почему. И кто лежит рядом с ним. Уже светало, и Богомила в своем тонком спальнике явно не спала. Он вжикнул молнией, протянул к ней руку, развернул со спины к себе лицом, шепнул: «Ты… чего?» – «З-замерзла…» Она сама расстегнула свой спальник, прильнула к нему, запустила холодные руки внутрь его спальника, обхватила его, прижалась. Ее потряхивало.