Песталоцци. Воспитатель человечества

К тому же у некоторых детей были родители, и те не всегда принимали методы Песталоцци. Даже сам вид взлохмаченного, вечно бегущего, эмоционального педагога не вызывал доверия. Эти люди легко могли бы простить учителю пьянство — к этому привыкли, но то, что их дети хохочут на уроках, — вызывало подозрение. То, что они с восторгом (а не со скукой) рассказывают о занятиях — не только подозрение, но еще и ревность.

А когда они стали говорить матерям, что в приюте им живется лучше, чем дома, и просили не забирать их на ночь домой, — это вызывало нешуточный гнев.

Некоторых из приюта забирали, и они, плача, уходили.

Смиряя гордыню (что давалось ему очень тяжело), Песталоцци объяснялся, даже просил у родителей прощения неизвестно за что. Ему было важно, чтобы дети не уходили. Он был уверен: раскрывая их природу, не только поможет им получить знания, но и ощутить свою жизненную силу, столь необходимую в той нелегкой жизни, которая им предстоит.

Не обращая внимания на родительские вздохи, на недоверие детей, он снова и снова пытался завоевать их любовь и доверие… чем? А тем, что у него было — любовью. Любовью, которая превращала его из воспитателя в отца. Отца восьмидесяти детей.

Сначала обними плачущего, а уж после выясняй, от чего он рыдает…

Конечно, всему можно — и нужно — учиться у нашего героя. Но вот эта нежность, любовь… Откуда берется? Как остается в сердце человека, несмотря и вопреки?

Прочитайте, пожалуйста, эти, наверное, самые знаменитые и самые часто цитируемые слова Иоганна Генриха Песталоцци. Если вы сможете прочесть их без комка в горле, без слез — поздравляю, у вас прекрасные нервы.

«Моя рука лежала в их руке, мои глаза смотрели в их глаза. Мои слезы текли вместе с их слезами, и моя улыбка следовала за их улыбкой. Они были вне мира, вне Станса, они были со мной, и я был с ними. У меня ничего не было: ни дома, ни друзей, ни прислуги, были только они. Когда они были здоровы, я находился среди них; были они больны, я был около них. Я спал вместе с ними. Вечером я последний шел в постель, и утром я первым вставал»[101].

В холодном и пустом замке монастыря Песталоцци удалось-таки создать мир любви и добра, — совершенно отличный от того жестокого мира бесконечных перемен, к которому привыкли дети революции.

Понятно, что на воспитанников решающим образом влияли законы того мира, который создал их учитель. Стыдно ничего не делать, когда все вокруг постоянно чем-то заняты. Стыдно быть злым, если все вокруг добрые. Да попросту говоря: стыдно быть плохим, если все вокруг стараются быть хорошими.

Подводя итоги своей жизни в Станце, Песталоцци напишет: «Моя главная цель была в первую очередь направлена на то, чтобы воспользовавшись пробудившимся в детях впервые чувством, вызванным их совместной жизнью, и начавшимся развитием их сил, сделать детей братьями, сплотить весь дом, словно одну большую семью. <…> Я довольно счастливо достиг этой цели…»[102]

Красиво, здорово сказано, но, если говорить совсем честно: я не до конца понимаю, как у Песталоцци все это получилось? Как его хватало на всё и на всех? Как он отдыхал, наконец, откуда брал силы — этот очень взрослый и не совсем здоровый человек?

А как Пушкин писал стихи, а Чайковский — музыку? Как Станиславский ставил спектакли, а Толстой сочинял романы? Можно попытаться понять, разобрать систему, определить законы… Но все равно: где есть гений — там непременно существует и тайна. Непостижимость. Невероятность существующего, которая, собственно, и отличает гения от прочих.

Поэт делает стихи, композитор — музыку, режиссер — спектакли, прозаик — романы.

Что делает воспитатель?

Воспитатель делает людей.

Они — результат его деятельности.

Случилось так, что по соседству со Станцем французы сожгли село Альтдорф, его жителей подозревали в помощи восставшим.

Песталоцци собрал своих воспитанников:

— Альтдорф сгорел. Может быть, в эту минуту по пожарищу бродят около сотни детей без крова, без пищи, без одежды… Хотите ли вы им помочь? Но для этого каждому из вас придется больше работать, получать меньше еды и поделиться своей одеждой с новичками.

Ни один ребенок не возражал. Все спокойно и с достоинством вошли в положение других детей и были готовы потесниться.

Все 80 человек. Как один.

Вам нужны комментарии?

Иоганн Генрих Песталоцци мог создавать свой мир, но оградить его от мира внешнего был не в состоянии.

Столь любимые нашим героем французы летом 1799 года проиграли какое-то очередное сражение австрийцам и заняли Станц. Монастырь им понадобился для госпиталя. Солдаты просто вошли в здание и потребовали всем убираться. Они слушать не хотели никаких возражений, — за ними была сила.

Нашему герою было предписано в считаные дни освободить монастырь для госпиталя.

Есть свидетельство, что, увидев первого французского солдата, вошедшего в монастырь, Песталоцци начал его… выталкивать из помещения. Почему вооруженный воин его не убил — загадка.

Так, буквально в один миг, отец снова остался со своими детьми в чистом поле.