Показательно отношение автора «Русской Правды» к «народу еврейскому»: он предлагал выселить два миллиона русских и польских евреев в Малую Азию. За свою позицию в этом вопросе Пестель давно уже заслужил в глазах историков репутацию «морального релятивиста» и антисемита. Однако в данном случае эмоции, без сомнения, должны уступить место научному анализу.
Сам Пестель был человеком вполне веротерпимым; нет никаких оснований считать, что иудаизм вызывал у него негативную реакцию. Применительно к евреям Пестель вовсе не планировал дискриминацию по религиозному признаку. Его негативную реакцию вызывало другое: специфическая обособленность, точнее, изолированность, герметичность еврейской диаспоры в России.
Еврейские общины, с пестелевской точки зрения, оставались чужеродными образованиями в государстве. Общинами управляли религиозные лидеры, занимавшиеся и проблемами суда, и налогообложением. Согласно законам империи, евреи не исполняли рекрутскую повинность, имели право печатать книги в обход обычной цензуры, только с разрешения своих религиозных лидеров.
Потому, хотя община в целом и подчинялась государственной власти, каждый член общины, будучи российским подданным, подчинялся в первую очередь своим религиозным лидерам. «Рабины» (как писал Пестель) стали посредниками между государством и подданными, а «народ еврейский» составил «в государстве, так сказать, свое, особенное, совсем отдельное государство».
Пестель не видел в сложившейся ситуации вины самих евреев, но их особое положение в новой России должно было быть решительно уничтожено. «Хотя самих евреев и нельзя винить ни в том, что они сохраняют столь тесную между собою связь, ниже в том, что пользуются столь большими правами, коих даровало им прежнее правительство, не менее того не может долее длиться таковой порядок вещей, утвердивший неприязненное отношение евреев к христианам и поставивший их в положение, противное общественному порядку в государстве», — утверждает он.
Ничего принципиально нового в этих представлениях нет. Как известно, подобной же позиции по отношению к евреям придерживались и лидеры Французской революции конца XVIII века. Лозунгом революции в отношении евреев стали слова депутата Законодательного собрания Клермон-Тоннера: «Для евреев как личностей все права, для евреев как нации — никаких». А одним из декретов Учредительного собрания, принятым сразу же после утверждения конституции, был декрет о личном равноправии евреев (27 сентября 1791 года).
Французская революция декретировала равноправие евреев, что и привело в итоге к ликвидации герметичности общин, непосредственному подчинению граждан власти. И когда в 1807 году император Наполеон созвал Синедрион — совещание высших еврейских лидеров страны — и поставил перед ним ряд вопросов, касающихся взаимоотношения евреев с государством, то выяснилось, что евреи вполне лояльны французскому правительству, исполняют законы Франции и считают себя полноправными гражданами страны.
Пестель в данном вопросе был верным последователем Французской революции, убежденным государственником, так сказать, этатистом.
Руководитель Южного общества хотел после победы революции «ученейших рабинов и умнейших евреев созвать» и выслушать их предложения о путях преодоления сложившегося в империи положения. И только в том случае, если евреи откажутся повиноваться власти, планировалось их выселение. При этом автор «Русской Правды» понимал всю сложность и неоднозначность подобной меры. Он вовсе не считал ее обязательной для новой власти: «так как сие исполинское предприятие требует особенных обстоятельств и истинно гениальной предприимчивости, то и не может быть оно поставлено в непременную обязанность Временному Верховному правлению».
Вообще, согласно «Русской Правде», любое национальное своеобразие: культурное, религиозное или политическое, уничтожало принцип равных возможностей. И поэтому народам предоставлялся выбор: либо слиться с русскими, приняв их образ жизни и формы правления, либо испытать на себе много неприятностей — вплоть до выселения из страны. Все части России должны быть связаны общностью русского языка, православной веры, законодательства и традиций.
Пестель ясно осознавал, что ввести подобные преобразования мирно невозможно. Недовольных будет много: лишающиеся значительной части земли дворяне, почувствовавшие «вольность» крестьяне, не желающие ни становиться русскими, ни покидать Россию «инородцы». И дело вообще может кончиться «ужасами и междоусобиями», которые не пойдут ни в какое сравнение даже с тем, что происходило во Франции в конце XVIII века.