Пестрая компания (сборник)

— Шесть лет… — сказал он. — Какой-то вонючий член Палаты общин заявил, что нас отпустят домой через шесть лет. Как ты думаешь, что подумает чья-то жена, когда прочитает о том, что её муж вернется только через шесть лет?

— Всегда помни слова Монти,[12] — ухмыльнулся Мак. — Наш любимый вождь сказал, что война не может продолжаться семь лет, потому что в армии кончатся запасы писчей бумаги.

— Если бы я мог побывать в Англии, — сказал Питер, — и провести с женой две ночи, всё было бы в порядке. Всего лишь две ночи.

Мак вздохнул. Он был деловым, энергичным невысоким человеком, с заметной сединой в волосах, и вздох совсем не гармонировал с его обликом.

— Питер, могу ли я говорить откровенно? — спросил он.

Питер в ответ утвердительно кивнул.

— Тебе следует завести себе женщину.

После этого они долго сидели молча. Питер с мрачным видом поигрывал своим стаканом. Во Франции, несмотря на то, что недавно женился, он был веселым юным офицером. Красивый и обходительный, он бездумно развлекался с миловидными дамами как в городках, где стояла их часть, так и в Париже. В столице он провел целый месяц в обществе очаровательной и всегда модно одетой супруги какого-то французского капитана, служившего в Алжире.

Но когда он вернулся Англию с жалкими остатками своего вырвавшегося из окружения полка, когда молча обнял жену, легкомысленное поведение и мелкие измены стали казаться ему — на фоне гибели, крови и страданий — не только безнравственными, но и кощунственными. Уезжая из Англии в Африку, он чувствовал, что должен оставить в прошлом лучшую часть своей жизни, оставить спокойно и с достоинством.

— Наверное, — ответил Питер после довольно долгого молчания, наверное…

— Мужчина должен быть прагматиком, — сказал Мак. — Три года, Боже мой…

При виде красноречивой гримасы на лице прагматика, Питер не смог сдержать улыбки.

— Ты взорвешься, — продолжал Мак, — разлетишься на куски.

— Виски! — нервно и громко смеясь, заявил Питер. — Виски обеспечивает некоторую компенсацию.

— Виски отправит тебя домой в виде слабоумной развалины. Выпивкой делу не поможешь.

— Возможно. Возможно… — Питер пожал плечами и продолжил: — Но здешних женщин я просто ненавижу. Для них, похоже, наступила самая лучшая пора жизни. Уродливые, ничтожные существа, на которых в мирное время никто бы и не взглянул, пользуются вниманием только потому, что на одну бабу приходится сто мужиков… Все они здесь сучки. Снобизм и безмерная самоуверенность. Чтобы бегать за одной из этих шлюх, мужчина должен забыть о чувстве собственного достоинства и о всякой порядочности. — Он сыпал словами все быстрее и быстрее, словно хотел одним махом выплеснуть все те горькие наблюдения, которые успел накопить за последние годы. — Даже самые безобразные, самые отвратительные унижают нас и требуют почтения к себе. Женщины стали одной из самых страшных жертв этой войны. Они утратили человечность, забыли нормальные ценности, не знают, что такое дружба. Они жадно рвутся к мужчинам, наживаясь на войне так, как наживаются на ней ростовщики и производители вооружений. Разница лишь в том, что прибыль женщин выражается не в наличных деньгах, а в лейтенантах и генералах. После войны, — закончил он, — нам придется создавать реабилитационные центры для женщин, которым пришлось находиться в районах размещения войск, и госпитали для морально искалеченных мужчин, чтобы научить их снова вести нормальный образ жизни…

Мак безудержно хохотал, уткнувшись носом в свое пиво.

— Хватит, — промычал он, — Достаточно, мой дорогой Джон Нокс![13] Я всего лишь хотел сказать, что этим вечером у меня свидание, а к моей девице из Иерусалима приехала подружка. Я решил, что простой ужин с женщиной мог бы благоприятно отразиться на твоем здоровье. Ты хочешь составить нам компанию?

Питер залился краской, уставив взгляд в столешницу с круглыми следами, оставленными пивной посудой.

— Я теперь даже не знаю, как надо разговаривать с женщиной, — сказал он.

— Так ты пойдешь с нами или нет?

Питер открыл рот. Потом снова закрыл. Помолчал немного. И наконец выдавил:

— Хорошо, хорошо… Пойду.

* * *

— Иерусалим очень не плох…

Беседа шла на танцевальной площадке ресторана «Оберж де Пирамид» под звездным небом на фоне трех величественных, бросивших вызов времени гробниц. Место упокоения фараонов находилось за границей света и вдали от веселой музыки.

Питер не очень уверенно передвигался по площадке, а Джойс непрерывно болтала.

— …город довольно чистенький, а «Царь Давид» премилый отель, хотя люди, который там обитают, просто ужасные.

Говорила Джойс прерывисто и несколько манерно, однако достаточно громко для того, чтобы её слова могли расслышать окружающие.

— Вот так-то лучше, не так ли? — сказала она, после того как Питер ухитрился сделать почти полный поворот.

— Да, пожалуй, — согласился Питер, истекая потом от нещадной нильской жары и пытаясь двигаться в такт музыки. Болтовня Джойс ему мешала и сбивала с ритма, но девица никак не желала замолчать.