Пестрая лента

Подсудимые произносили много красивых слов, делали массу выразительных жестов, что в совокупности должно было убеждать судей. В чем же? В том, что более виноват другой. Это составило, собственно говоря, стержень процесса. Попову и Шевцову важно было переложить друг на друга первую роль, то есть роль организатора преступления. Судьям же надо было установить истину — кто же, в конце концов, на самом деле глава преступной группы.

Из показаний Шевцова.

— В нашей семье любили песню. В школе я активно участвовал в самодеятельности. Стал работать — играл в народном театре. Режиссер советовал мне идти на профессиональную сцену, в армии руководитель самодеятельности — тоже. И я мечтал быть музыкантом. После демобилизации пришел в Дом культуры. Играл. Но все же это были любительские подмостки. А ведь мне говорили, что у меня данные…

Однажды в Истре я познакомился с Медведевой. После концерта она пригласила в гостиницу, где остановился администратор Москонцерта.

Шевцов надолго замолчал. А потом продекламировал:

Как прав был поэт!

«Тьмы низких истин нам дороже
Нас возвышающий обман».

«С твоими данными ты прозябаешь на периферии! — сказал мне администратор Москонцерта. — Приезжай ко мне, я из тебя сделаю профессионала». Администратора этого звали Евгений Попов…

Знакомство Владимира Шевцова с администратором Москонцерта Евгением Поповым оказалось, по мысли непризнанного гения, роковым. Он наобещал золотые горы, шумный успех и даже собственный оркестр. Разумеется, обещания эти следовали не в деловом кабинете, а за столом, уставленным водкой и закуской. И от картин будущей славы, и от водки голова шла кру́гом. Настроение омрачало лишь отсутствие денег.

Как-то майским вечером Попов сказал своему новому другу после очередной выпивки:

— Между прочим, мы истратили деньги, которые мне дали для устройства концертов. Казенные, словом, деньги.

— Что же делать?

— Надо достать. Того, что ты занял, мало. Я должен две тысячи…

— Две тысячи! Где ж их взять?

— Это надо обдумать. Я знаю одну кассу…

Чтобы сгладить столь грубое и низкое предложение, тут же заговорил о высоком искусстве, о сценических данных молодого дарования, о радужных перспективах. Старая иезуитская формула «цель оправдывает средства» стала, так сказать, теоретической базой преступления. Ею пытаются подсудимые оправдать и свою вину — дескать, намерения-то были благие…

А бывает ли, чтобы в преступлении, которое само по себе деяние низкое, гнусное, присутствовали высокие мотивы? Отрицать это вообще, думаю, было бы неправильно. Бывает, все бывает! В душу человека, понятно, не залезешь, но в словах Шевцова о сценической карьере, о мечте стать профессиональным музыкантом нет ничего неправдоподобного. Но только, когда благородные стремления трансформируются в преступление, это, если не усугубляет юридическую вину, то вызывает тем большее отвращение. В конце концов более объясним грабеж ради наживы, чем из-за музыки.

Итак, Шевцов объясняет свое падение тем, что был в полной моральной зависимости от Попова, которого искренне обожал. И еще — «желал сыграть роль, как актер» (?!).

Последнее объяснение, конечно, вызывает смех. Дурное влияние Попова скорее всего было. Да только не 15 ведь лет Шевцову, а все 30. Так что же, что толкнуло к пропасти? Мы постараемся ответить на этот вопрос чуть позже, пока же послушаем показания Попова, ибо они проливают некоторый свет на причины того, что случилось.

Попов старше Шевцова лет на десять. У него очень располагающая внешность, хорошие манеры, и особенно выразительны жесты, которыми он сопровождает невыгодные для себя показания соучастника. Ну так искренне пожимает он плечами и так поводит большими глазами, что будто слышишь: «Граждане судьи, вы же видите, что я почти невиновен, — слышите, это поклеп на меня». Впрочем, и слова примерно такие произносятся. Вот только «граждане судьи» не могут этого понять, ибо слова не соответствуют фактам.