Ларину случалось наблюдать, как следователь садился за обвинительное заключение, отбросив сомнения. Видел, как в спешке закрывались дела, которые требовали дальнейших исследований. Сроки, сроки, сроки! Они поджимали, они сокращались под наплывом новых дел. От «текучки» не уйдешь. Значит, ее надо направить в правильное русло. Ею можно объяснить поспешно закрытое дело — оправдать это нельзя. И Ларин серьезно, как ученый, занимается проблемой организации труда следователя.
Однажды в прокуратуру Калининской области поступил «сигнал»: мастер ремонтного предприятия Федоров ежемесячно собирает с прогрессивок определенную мзду и передает ее начальнику управления Глинскому. Возбудили дело. Федоров подтвердил, что да, он собирал деньги для начальника, что так заведено, что все об этом знают. Однако Глинский с возмущением отверг злостную, по его словам, инсинуацию, имеющую целью опорочить требовательного руководителя.
Две версии составил следователь:
либо Глинский очень искусно скрывал преступление — нелегко ведь избежать огласки в таком деле, как открытые поборы со многих людей;
либо Федоров клал деньги в свой карман, а теперь валил все на начальника, пытаясь уменьшить свою вину.
Кроме анонимного «сигнала» и признания Федорова, никаких улик не было. Производственная характеристика Глинского была блестящей, его семейно-бытовая репутация безупречной. Он слыл требовательным начальником, самолюбивым человеком. И страдал от этого. Когда Глинский работал в Торжке, его тоже обвиняли в поборах. Была проверка. Ничего не подтвердилось.
— Те же недоброжелатели и сейчас действуют, — заявил Глинский, — чувствуется рука.
Ларин тщательно исследовал скудные улики. Вроде бы ничего — можно закрыть «сигнал». Но что-то не давало это сделать. Быть может, как раз настоятельные требования закрыть.
Да, Ларин явственно ощущал давление — впрочем, вполне законное: либо предъяви обвинение, либо восстанови доброе имя руководителя. Особая настоятельность, бесконечные звонки, просьбы, звучавшие почти угрозами — все это вызывало протест. Ложь тоже свершается по своим законам. Одна из ее закономерностей — многословие и наглость.
— Я не хочу специально обвинять, больше того: я хочу оправдать. Только не своей прихотью, а фактами, — говорил прокурору Ларин, требуя продления срока следствия.
Вникая в суть отношений в мастерской, следователь обратил внимание на одно совпадение. С того времени, на которое указывал аноним, как на начало поборов, Федоров стал вести себя эдаким удельным князем: грубил людям, изживал неугодных, игнорировал общественность. А всегда требовательный Глинский все прощал ему. Прощал даже непочтительные высказывания в свой адрес, что никак не походило на Глинского.
Более пристальное знакомство с образом жизни начальника управления приоткрыло еще одну завесу. Оказывается, Глинский был завсегдатаем ипподрома, где имел неожиданное прозвище — «Сельское хозяйство». Играл по-крупному, по-крупному и проигрывал.
Одно подбиралось к одному. Но количество, как известно, способно переходить в качество. Кстати, почему молчат те, кто страдает от поборов? Свои же отдают, трудовые. В чем дело?
Если молчат люди, живые свидетели, надо заставить говорить вещественные доказательства. Но где они? Места происшествия, где преступник оставляет клочки одежды или следы рифленой подошвы, нет. Взятки в документах не отражают. И все-таки документы могут сказать ох как много. Даже если считается, что они уничтожены.
Ларин вспомнил дело о хищении в обществе слепых, которое он расследовал. Тогда тоже был лишь сигнал о том, что кое-кто из управления живет не по средствам. Ревизия установила, что главбух Нечаева завышала в сметах расходы на культмассовую работу, на оказание помощи. Эти суммы перечислялись в первичные организации. Но никто не ощущал ни увеличения помощи, ни бурного прогресса культмассовой работы. Словом, ревизия установила лишь финансовые нарушения. О том же, что эти нарушения обогатили хищников, никаких улик. За давностью документы согласно инструкции уничтожены.
И все-таки Ларин знал, что уничтожить все невозможно. Важно уметь найти. И прочесть то, что будет найдено.
Следователь проделал работу, которая казалась по силам лишь вычислительному центру: проследил движение денежных сумм за… 20 лет, с 1947 по 1967 год, не имея никаких официальных отчетов. Пришлось изучать документы в сберкассах, протоколы месткомов, решения управления. Вскрывались при этом такие, например, факты: калининская мастерская слепых была ликвидирована, но счет в банке остался — и на него Нечаева долго еще перечисляла деньги. Ларин искал списки экскурсий, счета банкетов, ведомости материальной помощи, сличал это с решениями правления о расходах. И в конце концов он «разыскал» 44 тысячи похищенных денег — Нечаева и двое ее сообщниц вынуждены были признаться в преступлении, которое началось два десятилетия назад.