М а ш а. Ты меня не пугай, Анфиса. Лучше посоветуй, куда с ребятишками приткнуться, пока новую школу не построили.
А н ф и с а. Ефим взялся. Да построят-то нескоро.
М а ш а
А н ф и с а. За работу еду дают. Все отняли у него… ничего не осталось. Народ его жалеет.
М а ш а. Нечего жалеть кровососа. Хватит, поездил на чужих спинах! Сам пускай попотеет. Скажи, Анфиса… школу он поджег?
А н ф и с а. Школу?
М а ш а. Думаю, что и он к этому причастен. Причастен ведь, а?
А н ф и с а. Он только снадобье мне давал…
М а ш а. Какое снадобье? Для чего?
А н ф и с а. Чтобы с духами повидаться.
М а ш а. И ты виделась?
А н ф и с а. Видалась. Совета у них просила.
М а ш а. Как интересно! Расскажи мне об этом!
А н ф и с а. Мне надо Костю кормить.
М а ш а. Бедная, несчастная Анфиса!
Ш а м а н. Страстуй, агитатка!
М а ш а. Ань торова, Ефим. Жечь — не строить, правда?
Ш а м а н. Правда, правда. Огонь раз лизнул — и школы не стало. А топором много-много махать надо. Пока дети твои не вырастут, пока внуки. А может, и внуки внуков.
М а ш а. Гораздо раньше, Ефим. Гораздо раньше.
Ш а м а н. Не спеши, Марья Васильевна. По молодости все спешат. А мудрые люди сперва думают, потом примеряют, потом опять думают, опять примеряют…
М а ш а. Значит, этим мудрецам выгодно, чтобы люди были безграмотны. Скажи мне, мудрец, зачем ты сжег школу?
Ш а м а н. Э, Марья Васильевна! Не оговаривай! Я никогда против власти не шел. Ваша власть — моя власть. Видишь? Топор мне доверила. Хлеб дает за то, что строю. Оленей пасти не надо, озеро хранить не надо, больных лечить не надо, духов не надо ни о чем просить… Ваша власть мне глянется. Думать не о чем: знай топором помахивай. Хоть раз махнешь, хоть сто раз по разу — все равно голодным не оставят. Справедливая власть! А сам я к себе был несправедлив. Я не жалел себя, Марья Васильевна. Людей жалел… Теперь их власть жалеет. А я себя жалеть буду.
М а ш а. Понятно, но школу-то все-таки ты сжег?
Ш а м а н. Школу не я жег — Матвейка. Потому и в поселок боится показываться. Закона боится. Он ведь богатый был, Матвейка. У него оленей — со счету собьешься. Узнал, что отнимут оленей, — обиделся. Поджег школу твою и в лес ушел. А я не обиделся, Марья Васильевна. Я сам первый в колхоз вступил. И озеро отдал, и оленей. Видишь? Вот все, что осталось у меня. Чум да одежда. А мне и этого довольно. Люди жадничают не от ума. Человек голым рождается и умирает голым. Я это давно понял…
М а ш а. Какой ты умный, Ефим! С тобой беседовать — одно удовольствие!
Ш а м а н
М а ш а. Да-да, ты умный. Но зря ты идешь против Советской власти. Будь осторожен. Иначе… иначе тебе несдобровать, бывший шаман.
Ш а м а н
М а ш а. Не так, Ефим, не так тешешь. Ты сам это знаешь.
Р о ч е в.
Ну, чего рты зажали? Пойте! Вы свободные люди! Революция! Раз! Социализь! Два! Начали!
Стоп!
М а ш а. Опять вы пьянствуете?
Р о ч е в. Я, Марья Васильевна, агитирую… я им разъясняю: кто есть кто. Он шаман, он трутень… Его власть кончилась. И вот он гнется тут за кусок хлеба. А мы…
Ш а м а н. А вы бездельничаете. Потому что ваша власть.
М а ш а. А ведь он прав, Рочев. Вы третий день спаиваете людей. И третий день не можете подыскать мне место для занятий.