М а т в е й
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
М а т в е й. Смелая она была, хоть и маленькая. Да и не проста.
Е ф и м. Как еще хитра-то! Я и то сразу не распознал.
М а т в е й. По-другому не могло. Время не остановишь. В чрево матери младенца не спрячешь.
Е ф и м. А задушить его можно. В тюрьме думал много. И читать приходилось. Читал, к примеру, как в одной стране негодных ребятишек со скалы в море сбрасывали.
М а т в е й. Если так, то раньше других тебя следовало бы сбросить. Ты много людям вредил.
Е ф и м. Как знать: я им или они мне.
М а т в е й. Больше ты им. Вот только власть наша развернуться тебе не дала.
Е ф и м. А думаешь, худо я жил? Умный человек при любой власти сможет устроиться. Да и много ли мне надо? Какую-то малость. И эту малость я всегда получал.
М а т в е й
Е ф и м. В тот год, в тот год… Как далеко то время! Жили тихо, спокойно. И вдруг началось…
М а т в е й. Началось-то раньше. Тебе ли не знать, когда началось?!
Е ф и м. Э, чего там! Нас революция-то стороной обошла. А вот в том году… как раз Петька Рочев приехал… а всем заворачивала твоя агитатка.
М а т в е й. Смелая она была, хоть и маленькая.
Е ф и м. И хитрущая! Гришку Салиндера вокруг пальца обвела. Ты, говорит, костер разожги. Он и попался…
М а ш а
Г р и г о р и й. Бояться девки! Ххэ! Кому говоришь?
М а ш а. Тебе и говорю: боишься. А то хоть бы руки развязал.
Г р и г о р и й. Эт-то можно. Забыл совсем.
М а ш а. Ты, кто же еще. Пусть не меня, закона боишься. Как мышь, в нору прячешься.
Г р и г о р и й. Мне что закон? Я человек вольный. Хочу — дома живу, хочу в тайге промышляю.
М а ш а. Подневольный ты человек, Григорий. Холуй, проще говоря. Ефимов холуй.
Г р и г о р и й. Хо-олуй… эт-то мне не понятно. Бранишься, однако?
М а ш а. Нет, говорю правду. Холуй — значит пес паршивый, который ноги своему хозяину вылизывает. А может, хуже пса. Потому что пес неразумен.
Г р и г о р и й
М а ш а. Ошибаешься, Григорий. У человека много друзей. И прежде всего — среди людей. Ты просто не понимаешь… вырос в таких условиях. Ослеплен, одурманен шаманом, богачами… Они всю жизнь внушали тебе: люди — волки. А люди — просто люди.
Г р и г о р и й. Волка убить могу… шкуру продать. Человека как убьешь? Грех. И потому не трогал я человека, самого прожорливого, самого коварного из зверей. Росомаха его лучше.
М а ш а. Врешь, трогал! Анфису убить собирался…
Г р и г о р и й. Анфиса — баба… Какой же она человек?
М а ш а. Я тоже… по твоим представлениям, баба. Зачем же ты меня выкрал? Ты хуже росомахи. Ты у детей меня выкрал. А я их грамоте учила.
Г р и г о р и й. Дети обойдутся без твоей грамоты. А мне баба нужна… Без бабы трудно.
М а ш а. Значит, без бабы и ты не человек?
Г р и г о р и й. А кто мне детей рожать будет? Кто будет очаг согревать? Кто будет пищу готовить?
М а ш а. Хвастаешься, а без женщины ни на что не годен.
Г р и г о р и й. Побью, однако. Зачем ругаешься?
М а ш а. Женщину легко побить. Для этого и сильным быть не нужно. Ты побей равного себе. Или того, кто сильнее. Вот тогда я поверю что ты настоящий мужчина.
Г р и г о р и й. Вот винка выпью и кого хошь побью.
М а ш а. Хвастун! Дай и мне глоток… для смелости.
Г р и г о р и й. Меня? Ха-ха-ха! Меня?! Побьешь?
М а ш а. Не умею.
Г р и г о р и й. Смотри, как я!
М а ш а. От глотка-то? Слабый ты мужичонка! Русские люди ковшами пьют. Вот это я понимаю. А тут глотнул — и огонь в брюхе. Горе-охотник!