П е т р. Хорошо тут, ночи белые. Как на ладошке все видно. Месяц такой непрошеный повис. А надо всем миром — солнце. Слыхал я, будто ученые обнаружили, что солнце пульсирует. Врут они… солнце дышит… Дышит и думает… за всех за нас. Мы-то думать иногда ленимся. Некогда нам думать… все спешим. Я, может, впервые в жизни задумался… вот тут. Есть о чем… и есть где. Выберешься на сопку — всю Россию видать! Лежишь и грезишь на сопке… от морошки дух такой пряный… Не поймешь сразу — петь ли, плакать ли хочется…
Таня, Танюха! Знала бы ты, сколь песен я про тебя написал! Весь в песнях расплавился…
Ю р а. Что, мурлыка, жрать хошь? Я бы и сам не прочь щец похлебать. Да хозяйка наша не очень нас балует.
Г о л о с П е т р а. Здравствуй, дорогой мой сын! Отбываю все там же. Хоть и на краю света живу, а и здесь — люди. Начальство строгое, но справедливое. Назначили меня руководить лагерным хором. Поем — время идет. Считаю, сколь песен перепеть мне придется. Немало, сынок, ох немало! Но все, что положено, отпою. Отпою и, как птица, буду волен…
Ю р а. Ххэ, птица! В ярославскую тюрьму залетели гуленьки… Залететь-то залетали, да нескоро вылетят…
Входит Т а т ь я н а.
Т а т ь я н а. Фу! Устала!
Ю р а. Думаешь, я не устал?
Т а т ь я н а. Пожевать нечего?
Ю р а. То же самое и я хотел у тебя спросить.
Т а т ь я н а. Кажется, на столе ветчина оставалась…
Ю р а. Я к ней не прикасался.
Т а т ь я н а. Васька, мерзавец! Это ты ветчину слопал?
Ю р а. Сама ты себе не надоела?
Т а т ь я н а. Как-то не задумывалась над этим. Некогда было. Принеси мяса. Картошки начисти. Щас ужин сварганим.
Ю р а. Замашки руководящей женщины. Я и мясо неси, я и картошку чисти.
Т а т ь я н а. Такая твоя участь.
Ю р а. У тебя руки дрожат… Дай нож, порежешься. Что-нибудь случилось?
Т а т ь я н а. Ничего из ряда вон выходящего.
Ю р а. И все же?
Т а т ь я н а. Со слесарем поругалась.
Ю р а. Будто ты умеешь.
Т а т ь я н а. Ну, поревела маленько. Кормораздатчик сломался. А тот алкаш вина пьянее.
Ю р а. Ну и алкаш, так что? Из-за этого реветь?
Т а т ь я н а. Да как же? Свиньи-то голодны… Визг на всю округу… Наладь, говорю, а он лыка не вяжет. Пришлось самой допоздна возиться… Ладно хоть Игошев заглянул, помог.
Ю р а. Тебе свиньи людей дороже.
Т а т ь я н а. Что мелешь?
Ю р а. Разве не правда? Свиньи голодны — беда, слез море, я голоден — об этом даже не задумалась.
Т а т ь я н а. Сам бы мог о себе побеспокоиться. Долго ли суп сварить, котлет нажарить?
Ю р а. И так весь век о себе беспокоюсь: то в круглосуточном садике, то в интернате, то в общаге… Домой приехал — чем лучше? Тоже сам себе предоставлен… Хоть домработницу нанимай. А что, и найму! Наша фирма пока процветает.
Т а т ь я н а. Ох и шуточки у тебя, боцман!
Ю р а. Я не шучу, мать! Я от тотального свинства ищу спасения! Как встанешь, так с утра только одно — свиньи, свиньи, свиньи! Ненавижу я этих тварей! В них что-то сатанинское есть!
Т а т ь я н а. Что сатанинского-то? Не замечала. Безобидные существа. Живут, похрюкивают. А поросятки — те же дети, веселые, смешные.
Ю р а. Воняет от них, вид неопрятный.
Т а т ь я н а. Ты хоть раз у меня на ферме бывал?
Ю р а. Еще чего! Музей там, что ли? Да и запашок этот, знаешь ли… Не по мне он.