Л ю б а в а. С войны не молилась. Что вдруг к богу потянуло? Нету его, мама. Все это выдумки.
М а т р е н а. А может, и есть, Любушка! Может, он властен над людьми. Или уж помер навсегда в человеке и впредь не воскреснет?
Л ю б а в а. А хоть и так, какая в нем польза? Мы много теряли, мама. Потерять то, чего никогда не было, не жалко.
М а т р е н а. Помолюсь. Меня не убудет. (Молится, но очень неловко. Огрубевшие пальцы никак не складываются в крест.)
М а т р е н а
М и т я. Бабы сопляков своих так не обихаживают, как ты коровенок. Да хоть бы коровы-то путные, а то все ребра на виду.
Л ю б а в а. Когда-то и они были путными. А если руки приложить — будут еще.
М и т я. Фан-та-зии! Но вообще-то старайся. Хозяйка из тебя необходимо дельная выйдет.
Л ю б а в а. Шел бы ты в конюховку, картежники тебя заждались.
М и т я. Двину. Я везде поспевать должен: народ веселю. Где я, туда все сбегаются. Слышь, Любава, а что, если мне в артисты податься? Им, говорят, большие тыщи платят?
Л ю б а в а
М и т я. Рылом, что ли, не вышел?
Л ю б а в а. Рыло тут ни при чем. Артисты тоже некрасивые бывают. Вся загвоздка в шапке. Увидят — враз забракуют.
М и т я. В шапке, значит? Ну, шапку можно и сменить. Правда, ум в ней большой заложен. Сам-то я придурок. А шапка умная. Она все решения за меня принимает.
Л ю б а в а. То ли ты напускаешь на себя, то ли в самом деле немножко… того?
М и т я. Любопытно? Что ж, займись моим инте… ин-тел… интерьером.
Л ю б а в а. Мудреный ты человек. Иной раз такое загнешь — диву даешься.
М и т я. Во всей этой диалектике бабы виноваты. Сама посуди: ребятенок еще во чреве, а уж ему вся женская вздорность с кровью передается. Мужики тут непричинные. Они вроде поливальщиков. Ежели куролесим порой, ежели на дыбки становимся — бабью породу вини во всем в этом.
Л ю б а в а. Говоришь ты много… И часто глупости говоришь.
М и т я. От скуки, Любава. Атмосфера вокруг такая скучная. Мне бы на войну, хоть паршивенькую. Там бы я себя показал! Ведь я первостатейный стрелок! Белке в глаз попадаю.
Л ю б а в а. Болтун ты первостатейный! Болтаешь чепуху, а в глазах — тоска желтая.
М и т я
Л ю б а в а. Ты чего, Галя? Что случилось?
Г а л и н а. Опять загуля-ял… неделю не просыхает.
Л ю б а в а. Это пройдет, пройде-ет! Он у тебя добрый, честный. И любит. Сама слыхала, как он говорил: я-де во всем белом свете одну-единственную женщину уважаю.
Г а л и н а
Л ю б а в а. Спьяна, что ли? Поди, пьяного пилила?
Г а л и н а. Был грех. По косточкам все достоинства разобрала.
Л ю б а в а. Пьяного-то какой прок воспитывать? Ты трезвого жучь.
Г а л и н а. Он ни трезвый, ни пьяный не понимает. Одно на уме.
Л ю б а в а. Войди в его положение, Галя: колхоз на плечах. Целый колхоз! У тебя семеро ребятишек — и то жалуешься.
Г а л и н а. Правда, Любушка, твоя правда! Так-то он сроду не буянил. Выпьет — хоть лен из него мни. А вечор пришел после правления расстроенный. Да я накинулась…
Л ю б а в а. Ты лучше поддержи его лишний раз. Ссориться-то не хитро.
Г а л и н а. Язык — комар. Ты-то, Любушка, где всему этому научилась? Все разумно у тебя, все к месту.
Л ю б а в а. Где, как не у матери? Она сроду отца худым словом не попрекнула. Потому и жили душа в душу. А уж мама за себя постоять умеет.