Пьесы

Боэнерджес(с возмущением). Я вовсе не о своей наружности говорю!

Магнус(веско). И я тоже. Не обманывайте себя, мистер Боэнерджес. Вы отнюдь не простой человек. Для меня лично вы всегда оставались загадкой.

Боэнерджес(он удивлен и чрезвычайно польщен; настолько, что не может сдержать самодовольной улыбки). Что ж, пожалуй, во мне и в самом деле есть кой-что загадочное. Пожалуй, что так.

Магнус(смиренно). Как бы мне хотелось разгадать вас, мистер Боэнерджес. Но я не обладаю вашей проницательностью. Так что попрошу уж вас говорить со мной прямо.

Боэнерджес(окончательно убежденный в своем превосходстве). Это насчет правительственного кризиса? Ну что ж, я затем сюда и пришел, чтобы говорить прямо. И первое, что я вам прямо скажу, — это что страной должны управлять не вы, а ваши министры.

Магнус. Я им только буду признателен, если они избавят меня от этой весьма хлопотливой и неблагодарной обязанности.

Боэнерджес. А это вовсе и не ваша обязанность. Это обязанность ваших министров. Вы всего лишь конституционный монарх. Знаете, как это называют в Бельгии?

Магнус. Если не ошибаюсь — каучуковый штемпель. Так?

Боэнерджес. Именно так, король Магнус. Каучуковый штемпель — вот что вы такое, и не забывайте об этом.

Магнус. Да… Вот чем нам обоим частенько приходится быть, и вам и мне.

Боэнерджес(оскорбленный). То есть как это — и вам и мне?

Магнус. Нам подают бумагу. Мы ставим свою подпись. Еще вам хорошо: вы подписываете, не читая. А я вот должен все читать. И бывает, что я не согласен, но все равно приходится подписывать: тут уж ничего не поделаешь. Взять хотя бы смертные приговоры. Мало того, что подписываешь смертные приговоры тем, кого, по-твоему, казнить не следует, но еще и не можешь приговорить к смерти многих, кого, по-твоему, давно пора казнить.

Боэнерджес(язвительно). А небось, охотно командовали бы сами: «Отрубить ему голову!»

Магнус. Есть много людей, которые даже и не заметили бы, что лишились головы, — настолько невелико ее содержимое. Но все же казнить человека — дело нешуточное, так, по крайней мере, самоуверенно воображают те, кому предстоит казнь. Мне лично кажется, что если бы встал вопрос о моей казни…

Боэнерджес(зловеще). А что ж, может, когда-нибудь и встанет. Я слышал такие разговоры.

Магнус. Вполне допускаю. Я не забыл о голове короля Карла Первого. Но надеюсь, что в этом случае вопрос будут решать живые люди, а не каучуковые штемпели.

Боэнерджес. Его будет решать ваш министр внутренних дел, член законного демократического правительства.

Магнус. Такой же каучуковый штемпель!

Боэнерджес. Сейчас, может быть. Но когда министром внутренних дел стану я — дудки! Никому не удастся превратить в каучуковый штемпель Билла Боэнерджеса, ручаюсь вам.

Магнус. Ну, разумеется, разумеется. А ведь забавно, до чего люди склонны идеализировать своих властителей. Когда-то, в старые времена, король почитался богом — бедняга! Его и называли богом, и поклонялись ему, как существу всеведущему и непогрешимому. Ужасно…

Боэнерджес. Не ужасно, а глупо, просто глупо.

Магнус. Но, пожалуй, не глупей, чем наша отговорка, будто бы он всего лишь каучуковый штемпель, а? Божественный император Древнего Рима не обладал ни безграничной мудростью, ни безграничными знаниями, ни безграничной властью; но кое-что он смыслил, знал и мог, пожалуй, даже не меньше, чем его министры. Это был живой человек, а не неодушевленный предмет. Кто смел приблизиться к королю или министру, взять его со стола и приложить к бумаге, как берут и прикладывают предмет из дерева, металла и резины? А вот несменяемые чиновники вашего министерства будут норовить именно так обращаться с вами. И девятнадцать раз из двадцати вы это стерпите, потому что вы не можете все знать; а если бы вы даже и знали все, то, во всяком случае, не могли бы сами все делать и всюду поспевать. Но что случится на двадцатый раз?

Боэнерджес. На двадцатый раз они увидят, что имеют дело с Биллом Боэнерджесом.

Магнус. Вот именно. Теория каучукового штемпеля не оправдается, мистер Боэнерджес. Старая теория о божественной природе королевской власти оправдывалась, потому что в любом из нас есть божественная искра; и даже самый глупый, самый незадачливый король или министр — бог не бог, а какое-то подобие бога, потуга на божественность, пусть даже очень отдаленное подобие и очень слабенькая потуга. А вот теория каучукового штемпеля всегда в критический момент оказывается несостоятельной, потому что король или министр — это не штемпель, а живая душа.

Боэнерджес. Ах, вот как? Короли, оказывается, еще верят в существование души!