Пьесы

Они здороваются. Вбегает  А ш о т.

А ш о т (Тане). Таня, займи их чем-нибудь, пока я заправлю кашу тушенкой.

Т а н я. Мадам Клара, пойдемте купаться.

К л а р а. О нет, нет…

М и т ч е л. Пойдем, ма… Ты посидишь на берегу…

К л а р а. О нет, нет… Ра-ди-ку-лит…

Т а н я. Алексей, идем…

Т а н я  убегает. За ней — М и т ч е л. Немного подумав, А л е к с е й  извиняется перед Кларой и тоже уходит.

М о р х а у з. Я давно хотел поблагодарить вас, профессор. Я очень доволен успехами сына.

С е р е б р я к о в. Да, мы тоже им довольны. Он старательно учится.

К л а р а. Митчел очень повзрослел…

М о р х а у з. Он очень хорошо развивается… Недавно он прочел мне стихи вашего Бунина, я их раньше не знал…

«О счастье мы всегда лишь вспоминаем,
А счастье всюду. Может быть, оно —
Вот этот сад осенний за сараем
И чистый воздух, льющийся в окно.
В бездонном небе легким белым краем
Встает, сияет облако. Давно
Слежу за ним… Мы мало видим, знаем,
А счастье только знающим дано».

Да, Бунин прав… «Счастье только знающим дано…». Мне нравится в вашей молодежи это безудержное стремление к познанию… И я рад, что Митчел живет и учится вместе с вашими студентами…

С е р е б р я к о в. Приятно это слышать, мистер Морхауз.

М о р х а у з. Ваш великий Толстой говорил, что искусство — лучшее средство для объединения народов.

Входит  т е т я  Д а ш а, за ней — М а й к а  с ложками.

Т е т я  Д а ш а. Ну, будем обедать, господа. Прошу вас, мойте руки…

К л а р а. О нет-нет… (Показывая на мужа.) Он… уже… кушаль…

Т е т я  Д а ш а. Нет уж, господа. Обидите! Еда, правда, не бог весть какая… А все же… Чем богаты, тем и рады!..

М о р х а у з. Пойдем, Клара, мыть руки…

Т е т я  Д а ш а. Сергей Кузьмич, вы проводите… Там полотенчико чистое я повесила.

К л а р а, М о р х а у з  и  С е р е б р я к о в  уходят.

(Майке.) Плохо сегодня работаешь. Всю ночь с Ашотом соловьев слушала, а надо было выспаться как следует.

М а й к а. Мы не соловьев слушали, тетя Даша, а готовились к экзаменам. Трудный предмет…

Т е т я  Д а ш а. Я еще с утра заметила, что трудный предмет: у Ашота на всей щеке губная помада… А вот что я тебе, Майка, скажу: непорядок! И сама на экзамене завалишься и Ашота подведешь.

М а й к а. Ну что вы, тетя Даша!

Т е т я  Д а ш а. Ты, милая, не нукай, а слушай, что я говорю. По должности своей я за вами смотреть не обязана — нету такой инструкции. А по жизни, дуреха, я тебе тут за мать прихожусь. Можешь ты в это вникнуть курячьей своей головой?

М а й к а. Ой, тетя Даша.

Т е т я  Д а ш а. Пойду, может, у инженерши молока достану… (Уходит.)

Вбегает  А ш о т.

А ш о т. Хусаин, в связи с международным положением разрешаю открыть еще одну банку из энзе.

Х у с а и н. Ты под давлением общественного мнения меняешься на глазах. Я тебя не узнаю!

А ш о т. Выполняй! Тащи скатерть, будем делать круглый стол.

Хусаин говорит по-казахски.

Что? Что? (Говорит по-армянски.)

Х у с а и н. Что ты сказал? Я ничего не понял!

В е р а, А ш о т  и  Х у с а и н убегают.

М а й к а. Только две вилки.

Голос Ашота: «Ничего острого за круглым столом не нужно. Только деревянные ложки». Входит  А ш о т  с деревянными ложками.

А ш о т (поет).

«Я тебя обнимаю, дорогая земля,
Где по горному краю бродит песня моя».

М а й к а. Плохо работаешь сегодня, Ашот.

А ш о т. Кто? Я?

М а й к а. Надо было выспаться как следует, а ты всю ночь соловьев слушал, даже умыться забыл. Вся щека в губной помаде. (Вытирает ему щеку платком.)

А ш о т. Ну, Майечка.

Майка целует Ашота в щеку. Входит  Х у с а и н  со скатертью и накрывает их ею.

Каша пригорела!

Х у с а и н. Каша!

Х у с а и н  и  А ш о т  убегают. Возвращаются К л а р а, М о р х а у з  и  С е р е б р я к о в.

М о р х а у з. Господин декан, как называется этот колхоз?

С е р е б р я к о в. «Большевик».

М о р х а у з. Не удивлюсь, если в следующий раз я окажусь гостем колхоза «Смерть капитализму»…

Музыка — галоп.