Вы все знаете, почтенные синьоры, что я никогда не брал за такую баночку или флакончик меньше восьми лир. Но на сей раз я удовольствуюсь шестью; шесть лир — такова цена, и я уверен, что учтивость не позволит вам предложить мне меньше. Захотите вы взять или нет — я и мое лекарство к вашим услугам. Я с вас не спрашиваю его истинную цену; ведь в таком случае пришлось бы потребовать с вас тысячу лир, как мне и платили кардиналы Монтальто, Фарнезе, мой кум великий герцог Тосканский, да и многие другие князья. Но я презираю деньги. Только для того чтобы выказать мою привязанность к вам, почтеннейшие синьоры, и к вашему знаменитому государству, я пренебрег приглашениями этих князей и моими собственными интересами, направив свой путь сюда с единственной целью поделиться с вами плодом моих путешествий. — Настрой-ка еще раз голос в лад своим инструментам и доставь почтенному собранию приятное развлечение!
Ну что ж! На сей раз я готов подарить скромное содержимое моего сундука богатому — из любезности, бедному — во имя милосердия божьего. Теперь заметьте: я просил с вас шесть лир, и в прежние времена шесть лир вы мне платили. Сейчас вы не дадите мне ни шести крон, ни пяти, ни четырех, ни трех, ни двух, ни одной, ни полдуката, нет, ни даже медного грошика. Но, обойдется ли вам мое лекарство в одну лиру или в тысячу дукатов, не ожидайте, чтобы я сбавил на него цену, потому что, клянусь достоинством моей профессии, я не уступлю ни гроша; но только в залог вашей любви я хочу что-нибудь получить от вас, чтобы ясно было видно, что вы меня не презираете. Поэтому бросайте-ка ваши платки — веселей, веселей! — и да будет вам известно, что первого героя, который соизволит почтить меня платком, я награжу небольшим сувениром, который доставит ему больше радости, чем если бы он получил в подарок двойную пистоль.
Синьора, я восхищен вашей благосклонностью. И за эту своевременную милость, оказанную вами бедному Скотто Мантуано, я, помимо и сверх моей мази, открою вам один секрет совершенно неоценимого свойства, который вас заставит навсегда влюбиться в то мгновение, когда глаза ваши впервые остановились на столь низком и все же не окончательно достойном презрения предмете. Вот порошок, завернутый в записочку, в сравнении с которой девять тысяч томов покажутся лишь страницей, страница — строчкой, а строчка — словом, ибо слишком кратко странствование человеческое (именуемое некоторыми жизнью) для выражения того, что в этой записке заключено. Задумываться ли мне о цене? Да ведь весь мир — только империя, империя — только провинция, провинция — только банк, а банк — частный кошелек для приобретения этого снадобья. Одно только хочу вам сказать: это порошок, который превратил Венеру в богиню (ей дал его Аполлон), сохранил ей вечную молодость, разглаживал ее морщины, укреплял десны, насыщал кожу, окрашивал волосы. От нее порошок этот перешел к Елене Спартанской и при взятии Трои пропал, а затем уже, только в наши дни, был счастливо найден снова в каких-то азиатских руинах одним усердным антикварием, который половину его (но сильно разбавленную) послал ко французскому двору, где сейчас тамошние дамы красят им волосы. Остальное же в настоящее время находится у меня, сгущенное до квинтэссенции, так что тот, кто к нему прикоснется в юности, навек сохранит ее; а если в старости, то вернет себе молодость; он сделает ваши зубы, даже если они шатаются у вас, как клавиши органа, крепкими, как стена, и белыми, как слоновая кость, будь они так черны, как...