Пьесы

Ночь.
В саду полумрак, светит луна. Под навесом веранды за столом в одиночестве сидит КУРТ БЛЕНСК и играет в скрэббл. Видно, как он сосредоточенно, методично ставит буквы, считает, записывает счет, закрыв глаза роется в маленьком мешочке. Затем также серьезно он пересаживается и становится собственным противником.
Входит ЭММА.

БЛЕНСК. А, вы здесь!... Я спросил у господина Мюллера, он сказал мне, что вы на концерте, а я ему сказал "мадам Мильштейн никогда не ходит на концерты в Статтен" — вы отдыхали?

ЭММА. Я почитала у себя в комнате... Играйте, играйте, не прерывайте ваш скрэббл... (Она уютно устраивается в кресле, раскрывает "Трибюн" и принимается за кроссворд).

КУРТ БЛЕНСК неохотно возвращается к своей игре. Пауза.

ЭММА. Вы должны знать, швейцарский философ на "С"...

БЛЕНСК. На "С"... Сколько букв?

ЭММА. Восемь.

БЛЕНСК. Швейцарский философ на "С" ...

ЭММА. У вас в Швейцарии есть какие-нибудь философы?

БЛЕНСК. Конечно у нас в Швейцарии есть философы. Почему же им не быть?

ЭММА. Кто?

БЛЕНСК. Кто?...

ЭММА. Так кто?

БЛЕНСК. О! Это удивительно! У вас просто дар сбивать меня с толку...

ЭММА. Один у вас точно есть.

БЛЕНСК. Кто?

ЭММА. Кто-то на "С". Скажите, господин Бленск, а вы не поправились? Мне кажется, вы поправились.

БЛЕНСК. Когда?

ЭММА. В последнее время. В последние несколько дней.

БЛЕНСК . Да?

ЭММА. Разве нет?

БЛЕНСК . Я не заметил...

ЭММА. А вы что, не взвешиваетесь?

БЛЕНСК. Взвешиваюсь...

ЭММА. Весы врут, они сбесились, вы можете себе представить, что я набрала три килограмма, меньше чем за неделю...

БЛЕНСК. Да-а, это как-то...

ЭММА. Это просто абсурд. Я знаю, что много ем, но в конце концов, как же на отдыхе, и не есть? В этой гостинице нас пичкают. Конечно, у них только мы и остались, им надо расходовать продукты. Вы тоже поправились, взвесьтесь-взвесьтесь, вы раздобрели, я вижу.

КУРТ БЛЕНСК беспокойно себя осматривает.

ЭММА (надевая снова очки и возвращаясь к кроссворду). Ну так, что, мне кажется мы забыли об этом философе.

БЛЕНСК. Нет-нет. Дайте же мне сосредоточиться.

ЭММА. Вот-вот. Сосредоточьтесь.

Небольшая пауза. Появляется АВНЕР. В брюках, блейзере и пальто. Он садится на ступеньку, ведущую в сад, и смотрит на ночной пейзаж.

АВНЕР. Пятьсот шестнадцатый и Квинтет для кларнета. Ты — дура.

ЭММА. Каждому — свое, малыш. А где все остальные?

АВНЕР. Пошли переодеваться.

Пауза.

ЭММА. Ты не должен в таком тоне говорить о своем сыне.

АВНЕР. А что я сказал?

ЭММА. Ты не должен говорить неизвестно кому, что у него нет никаких талантов, и вообще, откуда ты знаешь?

АВНЕР. Это очевидно.

ЭММА. Так не говорят о своих детях.

АВНЕР. У него нет никакого таланта, ничего, ноль, а он жаждет стать писателем, не плакать же по этому поводу.

ЭММА. По крайней мере, веди себя сдержанно. Не делай из этого сюжет для шуток.

АВНЕР (с притворно виноватым видом). Хорошо.

Пауза. Входит БАЛИНТ.

БАЛИНТ. Добрый вечер.

ЭММА. Добрый вечер...

Пересекает веранду, спускается по ступенькам и прохаживается по саду.
АВНЕР не двинулся с места.
Через какое-то время их глаза встречаются.

БАЛИНТ. Королевский... (АВНЕР кивает и улыбается). Я забыл принести вам газету...

Он уходит так быстро, что АВНЕР не успевает его удержать. Пауза.

АВНЕР. Мне нравится этот парень. Такой нерешительный, уязвимый, молчаливый...

ЭММА. Ты грустишь, Авнер?

АВНЕР. Все в порядке. Все хорошо, Эмма.

ЭММА. В чем дело?

АВНЕР. Ты не слышишь?

ЭММА. Все...

Пауза. Входит СЮЗАННА.

СЮЗАННА. Как жаль, что вы не пошли, я знаю, знаю, вам ничего не надо говорить... Вы выигрываете, господин Бленск? (Она садится возле ЭММЫ).

БЛЕНСК. К сожалению, нет.

СЮЗАННА. Как это, нет?

БЛЕНСК . Я выдаю только согласные.

СЮЗАННА. А кто выигрывает?

БЛЕНСК . Другой. Из двух игроков — лишь один я сам, иначе не имело бы смысла.

СЮЗАННА. Да, конечно...

Пауза. В течение довольно долгого времени все устраиваются в темноте ускользающей ночи. Возвращается БАЛИНТ. Он протягивает АВНЕРУ газету "Журналь де Женев".

АВНЕР. Спасибо. (разворачивает газету, через какое-то время сокрушенно качает головой). ...Марка дошла до двух семидесяти, а великий стратег Авнер Мильштейн так и остался при своих долларах.