Н а з а р
Н а б а т. Так вот — кому?
Н а з а р. Что кому?
Н а б а т. Кому я шью? Только близким родственникам и самым любимым подругам. Не могу сидеть без дела. Работала бы спокойно на старом месте, но тут вышел один принципиальный конфликт. Не беда. Через три недели я поступаю в ателье Дома офицеров.
Н а з а р. Все это очень интересно, но не это мне нужно.
Н а б а т
Н а з а р. Ваш муж Худайназаров в тюрьме сидел?
Н а б а т. Если не ошибаюсь, сидел. Но всего только три месяца.
Н а з а р. За то, что избил своего соседа?
Н а б а т. Из-за меня. Только из-за меня. Он физически не переносит, когда мне наносят оскорбления. А этот подонок, я не буду задерживаться на его профиле, назвал меня вслух спекулянткой. Вы представляете? И мой муж, мой Омар, запылал, как факел. Ноздри раздулись, кулаки сжались, глаза засверкали! Ах, какой у меня муж, товарищ следователь! Не муж, а кино. Он работает по ремонту обуви, прилично зарабатывает. Вот эти туфли, которые на мне, он сам сшил собственными руками. Не хуже заграничных. Как вы находите?
Н а з а р. А драться он все же продолжает?
Н а б а т. Как вам не совестно, товарищ особоуполномоченный, задавать такие вопросы?
Н а з а р. А почему он пришел в кабинет начальника жилуправления Шамурадова и пригрозил ему: «Это вам даром не пройдет». Было это?
Н а б а т. Было. И опять из-за меня!..
Н а з а р. Успокойтесь. Выпейте воды. Я вас слушаю.
Н а б а т
Н а з а р. Мне не смешно.
Н а б а т. И вот однажды наша мастерица приносит раскроенный материал и говорит, что по распоряжению директора его надо сшить вне всякой очереди. А что это значит?
Н а з а р. Это значит, что кто-то вовремя не получит свой заказ.
Н а б а т. Вы поразительно тонко чувствуете! Я не знаю, кто этот кто-то — туркмен, русский, узбек, таджик или еще кто, но это советский гражданин, которого я ценю и уважаю превыше всего на свете.
Н а з а р. Факты, товарищ Каримова, факты!
Н а б а т. Минутку терпения, начнутся и факты. У меня все внутри закипело, и я побежала к директору, а там стоит этот самый Шамурадов. Я и говорю директору: «Кому-то я должна шить вне очереди, а кто-то должен страдать?!» А этот Шамурадов вдруг: «Не кому-то, а мне». Значит, думаю, шишка. И тут справедливость разлилась по всему моему организму, и я сказала: «Нет!» — «Вы еще вспомните обо мне!» — это он, Шамурадов, по моему адресу. Ну и что? Через неделю меня сократили. И вот тут-то мой муж пошел к нему, к Шамурадову, в жилуправление и пригрозил: «Это вам даром не пройдет».
Н а з а р. И вчера вечером на улице свалил его с ног и избил?
Н а б а т. Как у вас язык поворачивается, товарищ особоуполномоченный, высказывать подобные предположения? Омар хотел тащить меня в народный контроль, в местком, в райком и выше. Мы бы добились защиты, но я не пошла. Я надорвалась. Нервы мои были на исходе. Я больше не могу переживать. Я хочу покоя и… ласки. И я пойду к офицерам.
Н а з а р. К каким офицерам?
Н а б а т. Я же вам сказала — в ателье Дома офицеров. Там-то уж умеют ценить честных работников.
Н а з а р. Так. А где был ваш муж вчера вечером после восьми часов?
Н а б а т
Н а з а р. Я жду.
Н а б а т
Н а з а р. Меня не интересует, чем вы занимались. Меня интересует, был ли ваш муж в эти часы дома.
Н а б а т. Если бы это был кто-нибудь посторонний, я бы уж как-нибудь это заметила. Или вы полагаете…
Н а з а р
Н а б а т. У него нет номера.
Н а з а р. То есть как это нет?
Н а б а т. Он на протезах. Омар вернулся с фронта без ног.
Н а з а р. Я вас больше не стану задерживать, товарищ Каримова. Благодарю вас и прошу меня извинить. Поставьте вот здесь вашу подпись и передайте привет вашему мужу. Если хотите, я добьюсь, чтоб вас восстановили на прежней работе.
Н а б а т. Нет. Не надо. Пойду к офицерам. И Омар не возражает.