Пьесы

И в д я. А хороший сон, голубка! (Секлетее Семеновне.) Это беспременно к венчанью ей, моя голубица. Лебедь — это жених, идет уже к ней, где-то близко… Белый жених…

С е к л е т е я  С е м е н о в н а (шепнула Устеньке на ухо). Кондратенко Пьер!..

И в д я. А отец Христофор повенчает.

Г у с к а. Как бы наоборот не вышло. Как бы вместо белого вот этот (на дверь) не приплыл да не бухнул из пушки. Агент из гранчеки, слышали? А отец Христофор похоронит. Обязательно надо просверлить! (Вновь принялся сверлить.)

Секлетея Семеновна и Устенька схватились за сердце.

5

Тут вбежала  П и с т е н ь к а:

— Ивденька, маменька! Сон!..

Г у с к а (опять испугался). Фу-у! Как из пушки — сон! Нельзя потише?..

И в д я (шепотом). Папенька, Савватий Савельевич, голубь наш иорданский, пробивает к агенту дырочку…

Г у с к а (Пистеньке). Говори, какой. Только вкратце!

П и с т е н ь к а. Будто революция кончилась. И вот стало тихо-тихо, как когда-то. И вот ночь. Все спят, одна я не сплю. И вот будто слышу — подъезжает кто-то к нашим дверям. Лошадь дышит. Посмотрела в окно — кто-то в студенческой фуражке…

У с т е н ь к а. Пьер Кондратенко, думаешь? Он уже мне первой приснился.

П и с т е н ь к а (глазом огрызнулась). Сердце вдруг: приехал и как раз за тобой, Пистенька, чтобы украсть и без благословения повенчаться в церковке на кладбище… А-ах! Я бы их революцию на кусочки порвала и ногами потоптала. Вот так! Вот так! (Разорвала платочек, ножкой топнула туп-туп.)

Гуска замахал руками. Зашипел. Зашипела и Ивдя. Зашипели страшно:

— Тссс… (Показали на дверь.)

Г у с к а. Революция — не платок, дуреха, ее не порвешь. А платок — не революция, идиотка, а ты его рвешь. Двадцать седьмой, кажется, в голову ударил. Пора уже, я думаю! (Ивде.) Послушай!..

И в д я (припала опять ухом, как доктор, к груди). Тссс! Сердце-то как бьется у него. Однако спит.

Гуска опять приставил буравчик. Секлетея Семеновна и дочери еще сильнее схватились за сердце.

6

Вбежала  Н а с т е н ь к а:

— Боже, неужто еще не?..

Г у с к а (чуть не упал). Что?

Н а с т е н ь к а. Не пробили дырочки?

Г у с к а. А… что?

Н а с т е н ь к а. Да это мне приснилось. Будто не то вы, папенька, не то Пьер Кондратенко мимо меня шел, не касаясь даже пола ногами, будто на крыльях, и буравчик в руках. Меня сразу бах в сердце предчувствие: это дверь… Папенька, нет, Пьер! — спрашиваю. — Да! Дверь… И прошел. Слышу. Трись-трись… Боже! Неужели уже?

Г у с к а. Ну?

Н а с т е н ь к а. Вскрикнула я… и проснулась.

Г у с к а. Вскрикнула! Проснулась! Не могла подождать, чтобы доснилось. Не могла до конца. А кажется, и пора. Двадцать девятый ударил в голову… (Приставил буравчик к двери. Только в сердцах собрался крутнуть, только дочери и Секлетея Семеновна за сердце схватились…)

7

А тут  Х р и с т е н ь к у  словно ветром принесло. Пальчиком в воздухе чирк-чирк:

— Сон. (Прочитали.)

Г у с к а. И у этой сон!

Х р и с т е н ь к а (чирк-чирк, сестры прочитали). Будто ночью. Две свечки. Дверь эта и не эта. На двери чья-то рука пишет: мани, факел, фарес…

Г у с к а. Кому?

Х р и с т е н ь к а (пальчиком). Тому, кто разлучит, Христенька, нас, — пишет в студенческом обшлаге рука…

Г у с к а. Фу-у! Говорят — кто молчит, тот двоих научит. Ничего подобного-с! — Вот (на Христеньку) третий год молчит — и наоборот — сам из-за нее идиотом делаюсь. А уж пора бы! По глазам видно, что двадцать пятый стукнул…

В пятый раз приставляет буравчик. Только собрался с силами, только дочери и Секлетея Семеновна за сердце схватились…

8

Как тут сразу три — Х р о с т е н ь к а, А н и с е н ь к а  и  А х т и с е н ь к а  налетели.

А х т и с е н ь к а. Маменька! Ивденька! Сон!..

А н и с е н ь к а. Это мой сон!

Х р о с т е н ь к а. Мо-ой!

Гуска, Секлетея Семеновна, Пистенька, Настенька, Устенька, Ивдя и даже Христенька пальчиком:

— Тссс! (Показали все на дверь, на Гуску, на буравчик.)

Г у с к а. Говори которая-нибудь одна!