Пьесы

П р е д с е д а т е л ь (обращается к публике с речью). Господа! Сегодня мы судим тайного чекиста. Он нас судил в подвалах, большей частью по ночам, без свидетелей, мы ж его выносим на дневной свет и на ваши глаза. Этот суд мы делаем публичным, даже широко народным. Больше — вызван сегодня на суд большевизм, мы даем ему возможность защищать свои кровавые доктрины публично. Еще больше — мы даем каждому в этом зале право сказать свое слово за или против преступника. Статую Фемиды — символ общечеловеческого правосудия, — которую закопал было большевизм, мы вновь откапываем и ставим на этот стол. (Авраму.) Подсудимый! Ваше имя?

А в р а м. Аврам или Яков — не все ли равно? Вам же не имя расстреливать?

П р е д с е д а т е л ь. Ваша профессия до ЧК?

А в р а м. Ползал по той же земле, по которой вы ездили.

П р е д с е д а т е л ь. А в ЧК?

А в р а м. Да какую вы назначите.

П р е д с е д а т е л ь. Сколько вам лет?

А в р а м. От рождения — тридцать, до смерти — вы лучше знаете, хоть и я не хуже вас знаю.

П р е д с е д а т е л ь. Вы большевик?

А в р а м. Половина.

П р е д с е д а т е л ь. То есть?

Аврам показывает на себя.

Ноги не имеют значения. Вы большевик. Теперь скажите, почему вы не отступили вместе с большевиками, а остались здесь?

А в р а м. Если ноги не имеют значения, то и этот вопрос не имеет значения.

П р е д с е д а т е л ь. Вы хотите свалить вину на ноги?

А в р а м. Зачем, если виноваты ваши головы!

П р е д с е д а т е л ь (с благородным негодованием разводит руками). Мы?

А в р а м. Если бы вы не заварили войны, где отшибло мне ноги, я б отступил с большевиками.

Ш у м. Какая наглость! Цинизм!

П р е д с е д а т е л ь. А вот нам известно, что вы остались здесь для тайных разведок, как шпион. Что вы на это скажете?

А в р а м. А какую же еще можно найти работу во время вашего господства? Не стану же я вещать или вешаться!

П р е д с е д а т е л ь. Но вы не прочь повесить нас… (Вызывает.) Свидетель генерал Пероцкий!

П е р о ц к и й  встает.

Ваше превосходительство! Вы имеете слово.

П е р о ц к и й. Вот в это окно я увидел, как пришел тот одноглазый И еще двое, один в мохнатой шапке. Этот безногий торчал под ногами и показал, где я живу и, вероятно, где спрятался Жоржик. Потом я стоял у чужого окна и видел, как одноглазый вел Жоржика. Мой мальчик, господа, плакал. Ловил его руку, чтобы поцеловать, но он оттолкнул Жоржика. Я не мог дольше быть инкогнито. Я скомандовал: на месте! Мерзавец, стой! Он нацелился в меня. Но прибежали другие, не дали и повели меня в их штаб.

П р е д с е д а т е л ь. Что вы видели в их штабе?

П е р о ц к и й. Кошмар! Ночью ко мне в камеру посадили монаха, и он всю ночь молился. По-украински, вы понимаете, господа! Он не давал мне спать. Между прочим, этот монах мне сказал, что безногий — инквизитор, забивает гвозди в погоны, за это берет большие деньги и что он себя на всю жизнь обеспечил.

П р е д с е д а т е л ь. Вы забивали гвозди в погоны?

А в р а м. Зачем в погоны, когда лучше в такие лбы забивать!

П е р о ц к и й. Он себя обеспечил!

А в р а м. Так точно. Я обеспечил себя так, что скоро уже не буду безногим жить. Меня до самой смерти на руках понесут.

П р е д с е д а т е л ь. Вы выдали Жоржика? Как это вышло?

Где-то из публики высунулась  З и н к а.

З и н к а. Я скажу! Я могу свидетельствовать, можно? (Показав на Аврама.) Я буду против него свидетельствовать, ей-богу. Позволите? (Еще суд не спохватился, как она уже начала.) Боже! Выдать Жоржика, невинного ангельчика, — это преступление, которому меры нет! Как только (на Аврама) мог он это сделать?! Жоржика, милого мальчика, что любил шоколад, богу молиться, голубей стрелять, даже меня любил… Помните, во бремя манифестации он с крыши выстрелил? Это он в голубя стрелял, а случайно попал в человека.

В зале одобрительный гул.

Ангельчик в голубка целил. Я знаю об этом и о том, как его выдали…

П р е д с е д а т е л ь. Пожалуйста, подойдите ближе к столу.

З и н к а. С фронта Жорж прибежал ко мне, сердешненький мальчик. Он убил одного большевичка, потому что за ним гнались, господа. Он так просил, чтобы я говорила повстанцам, что он мой братик. Вспомнил мамочку. Молился. Я и подумала. А что, если б он был мой братик или мое дитя?! У меня сердце плакало, ей-богу! Он попросил у меня шоколадку, но пришел тот, который одноглазый. Он искал их превосходительство и очень огорчился, что они убежали. Тогда я дала Жоржику шоколадку и сказала одноглазому: бери сына. Сначала он не поверил, что Жоржик сын…

П р е д с е д а т е л ь. Чей сын?

З и н к а. …но я прочитала вот эту расписку. (Читает.) «Даю настоящую расписку нашей бывшей горничной Зинаиде Масюковой в том, что я по поручению моего папы генерала Пероцкого…». (Читает всю расписку. Когда кончает, в зале буря.)