Пьесы. Статьи

Оба в такт музыке маршируют по комнате. Люцци бьет в спину Анзельма, как в барабан, Инга смотрит на них, захлебываясь смехом. Входят  Я н, М и х а л  и  И е р о н и м. Останавливаются в дверях, с удивлением смотрят на происходящее. Анзельм, Люцци и Инга замечают их. Инга резко закрывает патефон, глядя на Яна, отступает к стене, как бы ища опоры.

Я н (останавливается перед ней, бесстрастно). Вот и мы, Инга… вернулись…

М и х а л (к Люцци, с растерянной улыбкой). Соскучились по хорошему военному оркестру…

И н г а (шепотом). Нет… Нет… (Всматривается в Яна.) Не могу разглядеть, что в ваших глазах… Почему все еще тот же страх? Нет, не говорите ничего…

Л ю ц ц и (Михалу). Мы уже все знаем. Но теперь в вас появилось что-то такое, что мне не нравится. Правда, Инга?

И н г а (Яну). Позвольте мне уйти. Тот обезумевший звереныш, помните… Пойду вышвырну его… (С трудом отрывается от стены и медленно уходит налево.)

Ян непроизвольно делает несколько шагов за ней, но останавливается в дверях, смотрит ей вслед.

А н з е л ь м (Иерониму). Насколько я понимаю, нам снова открыт путь в этот лучший из миров?

И е р о н и м. А что вы думаете? Появись наши дорогие танки получасом позже — ого! От нас осталось бы мокрое место. А вы знаете, что сюда лезли четыре роты разбитой дивизии СС? (С облегчением усаживается за стол.)

А н з е л ь м. Прекрасно! Расскажу это моим будущим внукам.

Л ю ц ц и (с порога, Яну). Я пойду за ней…

Я н. Не ходите, не нужно.

Л ю ц ц и. Она мне тоже не нравится.

Я н. Оставьте ее в покое. Так будет лучше.

Л ю ц ц и. Но мне бы не хотелось оставлять ее сейчас одну.

Я н. Как знаете.

Л ю ц ц и  уходит.

И е р о н и м. Не знаю, как вам, а мне эти последние три часа показались более омерзительными, чем все те пять лет. Я все время ощущал во рту вкус глины, не знаю, известно ли вам такое ощущение. О, если бы можно было выплюнуть эти три часа!.. Жаль, нет такой плевательницы…

М и х а л. Что касается меня — я махнул бы отсюда хоть сию минуту. И даже не оглянулся бы. Лишь бы подальше, да подальше и поскорее!

Я н. И вправду не оглянулся бы?

М и х а л. Да. Вы как хотите, а я сегодня же буду просить отправить меня на фронт.

Возвращается  Л ю ц ц и.

Л ю ц ц и (смущенная, Яну). Ее нет…

Я н (рассеянно). Кого нет?

Л ю ц ц и. Инги. В комнате ее нет…

Я н. А окно во двор открыто, да?

Л ю ц ц и. Настежь. Откуда вы знаете?

Я н. Она сама сказала.

Л ю ц ц и. Вы шутите, а я боюсь, как бы она не наделала глупостей.

Я н. Могу вас успокоить. Она пошла в церковь.

Л ю ц ц и. Вы не должны над ней смеяться.

Я н. Я не смеюсь. Честное слово, она сама мне это сказала.

Л ю ц ц и (внимательно смотрит на Яна, потом на Михала, после паузы). Вы теперь совсем другие… Не такие, как вчера… Почему? Что случилось?

М и х а л (тихо). Более чужие, более жестокие, не так ли?

И е р о н и м. Валяй по-нашему, Михал, по-человечески. Случилось то, что мы снова обрели нашу солидарность. Вот что случилось! Объясни ей, пусть знает.

В передней хлопнула дверь, все оборачиваются. С винтовкой через плечо входит  К а р о л ь, забрызганный грязью.

Ну скажите, разве я неправ? Мы снова вместе. Дай расцелую тебя, Кароль! Несет от тебя порохом — душе приятно! А где Павел?

К а р о л ь (мрачно). Он остался.

И е р о н и м. Вот это дело! Снова добудет чего-нибудь покрепче. А кстати, не мешало бы прополоскать горло, у меня во рту все еще вкус глины…

К а р о л ь. Глупый. Он убит. Умер на наших руках, у дверей аптеки. Очередь прошила его вот так… (Перечеркивает грудь.)

Ян, Михал и Иероним потрясены.

А н з е л ь м (из угла). Коллега? Погиб?

К а р о л ь (расстегивает шинель, вынимает из кармана блузы металлический значок с лагерным номером). Когда мы его поднимали, он сказал: «Сними с моей шеи собачий номер. Это для матери… не забудь…» (Рассматривает значок, читает.) Номер шестьсот шестьдесят семь…

Все долго молчат. Только с улицы доносятся неясные голоса.