Пьесы. Статьи

З о н н е н б р у х. Ты — другое дело. Ты все воспринимаешь иначе. Как артистка ты просто используешь немецкий сезон в Европе. Из двух зол все же это лучше, чем черный мундир твоего брата, унтерштурмфюрера Зонненбруха. (Отворачивается. Немного погодя.) Да, унтерштурмфюрер Зонненбрух — это позор всей моей жизни.

Р у т. Таких, как Вилли, тысячи. Такими их воспитали. Думаю, ты был бессилен помешать этому. Хорошо помню, как он вынужден был вступить в гитлерюгенд…

З о н н е н б р у х (прерывает ее). Наверно, я очень мало дал ему своего!

Р у т (шутливо). Я тоже не очень похожа на тебя. Однако не вижу, чтобы чем-нибудь запятнала твое имя. (С ударением, как бы желая убедить самое себя.) Да. Да. Ни в чем не могу упрекнуть себя.

З о н н е н б р у х (берет ее за руку, заглядывает в глаза.) Ты в этом вполне уверена, дочь моя?

Р у т (нервно смеясь). Ты обращаешься ко мне совсем как пастор. А я давно уже освободилась от подобных понятий. У меня своя мораль, исключительно для собственного употребления. (Многозначительно.) Оставьте меня в покое.

Зонненбрух смотрит на нее с недоумением.

Прости, пожалуйста, я повторила твои собственные слова. Как видишь, несмотря ни на что, мы похожи друг на друга больше, чем это кажется на первый взгляд. Ты, человек, отвернувшийся от жизни, от всего, что тебя окружает, и я, жаждущая «яркой жизни».

С минуту молча смотрят друг другу в глаза.

Портьера на дверях террасы незаметно раздвигается, появляется  И о а х и м  П е т е р с; лицо изможденное, давно не бритое, глаза лихорадочно блестят, одет, как рабочий, костюм и шапка измяты и испачканы в глине. Зонненбрух и Рут, услыхав шорох, поворачиваются к Иоахиму, смотрят на него в недоумении.

И о а х и м (шепотом). Не узнаете, герр профессор? (Делает два шага вперед, заметно прихрамывая на одну ногу.)

З о н н е н б р у х. Нет. Я не знаю вас.

И о а х и м. Петерс… Иоахим Петерс…

Рут тихо, сдавленно вскрикивает.

З о н н е н б р у х (подходит к Иоахиму, всматривается). Иоахим Петерс? (Взволнованно хватает его за руку.) Как так? Ведь вы четыре года…

И о а х и м. Меня уже там нет. Четыре дня уже там нет…

Рут подбегает к столику, наливает чашку кофе, дает Иоахиму, он жадно пьет.

З о н н е н б р у х (пододвигает кресло). Садитесь, Иоахим.

Иоахим падает в кресло, закрывает глаза.

(Склоняется над ним.) Вы хотите сказать, что… убежали оттуда? Из лагеря?

И о а х и м (не открывая глаз). Четыре дня назад. (Вдруг выпрямляется, оглядывается вокруг.) Не знаю, хорошо ли я сделал, придя сюда… Если нет, то прошу сказать откровенно… Я сейчас же пойду дальше… отдохну минутку и пойду…

Р у т (спокойно, почти холодно). Куда же вы пойдете, Иоахим?

Иоахим словно только сейчас ее заметил, долго всматривается, не отвечает.

Л и з е л ь  выходит из столовой, останавливается в дверях.

З о н н е н б р у х (в замешательстве). А я, знаете ли, праздную сегодня свой юбилей…

И о а х и м (словно не поняв, машинально). А, юбилей…

Р у т (замечает Лизель). Лизель, в буфете стоит бутылка коньяку, будь так добра, принеси ее сюда.

Л и з е л ь, двигаясь как автомат, выходит в столовую.

З о н н е н б р у х (вполголоса). Вы ранены, Иоахим? Мне показалось, вы хромаете?

И о а х и м. Вчера вывихнул ногу, когда прыгал через стену… Ночевал на кладбище, в Вальдорфе…

Р у т (серьезно). Сегодня будете ночевать в более удобных условиях.

З о н н е н б р у х (пытливо смотрит на нее). Что ты хочешь этим сказать, Рут?

Л и з е л ь  возвращается с бутылкой и рюмками, подает Рут, останавливается сбоку, смотрит в упор.

Р у т (наливает, подает Иоахиму). Выпейте, это вас подбодрит.

З о н н е н б р у х (подходит к Лизель, вполголоса). Неожиданный случай. Но ничего особенного.