Крыжов. Всё-таки решили поговорить с директором, он у нас — литейщик с Лысьвенского завода, партизан, красным командиром был, по армии скучает. «Вот, говорим, Демид, брат-товарищ, какие штуковины наблюдаются». — «Вы, говорит, старики, неправильно считаете, и вообще, говорит, специалист, как паук, своё дело знает». И так и дальше. Успокоил.
Крыжов. Успокоил, ну — не меня! Я, погодя немного, в завком. Там — тоже успокаивают. Ну, тут я поругался, эх, говорю, братья-товарищи, так вас и разэдак. Н-да. Погорячился. Какие, говорю, вы хозяева? И так и дальше. Вызывают в ГПУ, там у нас хороший парень сидит, однако и он тоже: «Ты, говорит, товарищ, разлад в работу вносишь!» А молодёжь начала и высмеивать меня. В стенгазету попал: склочник, бузотёр. Н-да. Только рабкор один, комсомолец Костюшка Вязлов, на моей стороне, ну — ему веры нет, он у меня на квартире живёт. Даже внука моя, тоже комсомолка, и та — против. Ну, ладно! Однако я всё считаю, записываю и вижу — нет, моя правда: нехорошо сделано! Стало так туго мне, что огорчился, выпивать начал. Девятнадцать лет сверлил, тридцать четыре на заводе, всё знаю лучше, чем дома у себя. Понял, что дело моё — плохо, пожалуй, и пить привыкну на старости лет. Ну и решил, скрепя сердце рассчитался и — в Москву! Вдруг тебя, Иван, вижу на станции. И вот я вам, братья-товарищи, прямо говорю: там дело нечисто, повреждённое дело! У меня кетрадка есть, в ней сосчитано всё, все часы, вся волокита…
Дроздов. Можно взглянуть?
Крыжов. На то и писано, чтоб читали. Разберёшь ли? Писатель я — не Демьян… победнее его буду…
Дроздов. Разберу.
Крыжов
Арсеньева. Очень.
Крыжов
Арсеньева. Нет.
Крыжов. А чего делаешь?
Арсеньева. Ребят учу.
Дроздов. Иван!
Крыжов. Вам, молодым, надобно в партию записываться, круче дела-то загибать. Я вот ехал сюда — горой, водой, лесом, парусом, — как говорится, гляжу: тут — строят, там — строят, инде — выстроили, ух ты, мать честная! Бойко взялись за дело, крепко! Конечно, я и по докладам, по газетам знал, ну, а когда своим глазом видишь, это уж другой номер!
Терентьев. Склочником он не был.
Дроздов. Да, не похож! А цифры — нехорошо поют.
Китаев. А ты — в партии?
Крыжов. Я — нет. Мне — не надо, я и без того — природный пролетар. До Октября, до Ленина, я даже и понимать не хотел партию. Думал — так это, молодёжь языки чешет. И дело у меня — строгое, требует всех сил. А заседать я — не мастер, да и грамотой не богат. Года три тому назад хотели меня в герои труда произвести, ну — я чинов-званий не любитель, упросил, чтобы не трогали.
Китаев. Это — напрасно! Коллектив знает, что делает, ему герой — нужен…
Крыжов. Герой, голова с дырой…
Дроздов. Видишь?
Дроздов. Зови-ко его в комнаты.
Китаев. Куда же ты едешь?
Крыжов. Вот сюда приехал.
Людмила. Что же обедать — завтра будем? Никто не идёт.
Терентьев. Отвяжись! Подь-ка сюда, Крыжов.
Крыжов
Людмила
Арсеньева. Какой интересный старик!
Людмила. Молодые — интереснее. Дроздов, например, а? Замечаешь, как он присматривается к тебе?
Арсеньева. У него такая служба…
Людмила. Обыкновенная — мужская. А мне инженер нравится.
Арсеньева. Который?
Людмила. Яропегов, конечно! Он в клубе читал лекцию по истории земли, по металлам, — интересно! Весёлый, чёрт!
Арсеньева. Что ж он — ухаживает за тобой?
Людмила. Заговаривает. Смешит. Я — люблю весёлых!
Арсеньева. Ты бы лучше со своим с кем-нибудь веселилась.
Людмила
Арсеньева. Неприятный парень.
Дроздов