Петербург: неповторимые судьбы

Николай Иосифович оплатил Вяльцевой занятия вокалом с преподавательницей консерватории Елизаветой Федоровной Цванцигер и, по сути дела, вылепил из нее великую артистку.

2

Тогда на эстраде уже взошла звезда Вари Паниной. Она была всего на год младше Вяльцевой, но родилась не в селе на Брянщине, а в Больших Грузинах, «цыганском» районе старой Москвы, и эстрадная судьба ее сложилась проще и быстрее.

Четырнадцатилетней девочкой Варя (тогда она еще была Васильевой) попала в цыганский хор «Стрельна» Александры Ивановны Паниной.

Хотя и пела Варя исключительно по слуху, но память у нее была уникальная – достаточно было сыграть новый романс, и она сразу могла спеть его соло, без аккомпанемента.

Выйдя замуж за племянника своей хозяйки, хориста Панина, Варя вскоре перешла в «Яр», где выступала как солистка и участница цыганского хора.

В ее голосе было столько страсти и силы, что многие и ездили в «Яр», только чтобы услышать Варю Панину. Первенство ее казалось неоспоримым. Художник Константин Коровин заявил однажды Федору Шаляпину, что Панина поет лучше его.

– Это которая в «Яре» поет за пятерку?! – спросил Шаляпин.

– Да! – ответил Коровин. – За пятерку – песню. Зато как поет! Со страстью!

Просто одетая, почти без украшений выходила Варя Панина к публике.

Закуривала, расположившись в стоящем на сцене кресле.

Ее постоянные аккомпаниаторы терпеливо ожидали сигнала. Чуть заметный кивок, первые аккорды гитары – и зал наполнялся поразительно сильным Вариным голосом:

О позабудь былые увлеченья,
Уйди, не верь обману красоты!
Не разжигай минувшие мученья,
Не воскрешай заснувшие мечты!

Как отмечали музыковеды, голос у Вари Паниной был совершенно не женским по тембру, но с чисто женскими, удивительными по остроте своей интонациями:

Не вспоминай о том, что позабыто,
Уж я не та, что некогда была!
Всему конец! минувшее забыто!..
Огонь потух и не дает тепла![19]

С точки зрения классической вокальной школы все было неправильно в этом пении – Варя Панина не там брала дыхание, неверно расставляла ударения, но голос ее зачаровывал слушателей «глубокой, затаенной, как ночь» страстью.

Когда Анастасия Вяльцева еще только завершала свою учебу у Николая Иосифовича Холева, Варя Панина уже возглавила в «Яре» собственный хор, с которым и выступала теперь на открытых эстрадах Москвы.

О влиянии Вари Паниной на становление исполнительской манеры Анастасии Вяльцевой написано немало. Между тем правильнее говорить, конечно, об общей тенденции в развитии русской эстрадной культуры конца XIX века, немыслимой без цыганского пения. Более справедливыми представляются суждения о выработанном Вяльцевой под руководством ее наставника особом, псевдоцыганском стиле в исполнении романсов, о том, что ее эстрадный образ с самого начала строился на противопоставлении Варе Паниной.

Неспроста именно в Москве, в театре «Эрмитаж», и устроил Николай Иосифович Холев четыре года спустя после знакомства с Анастасией Вяльцевой «выпускной» концерт своей воспитанницы – специально, чтобы публика вынуждена была сравнивать новую звезду с уже признанной исполнительницей цыганских романсов.

Если Панина выходила на сцену в широких, очень просторных кофтах, то Вяльцева появилась в концертном платье из белого шелка с розовой отделкой и вышивкой серебром от знаменитого тогда кутюрье.

Публика была ошеломлена красотой певицы, а главное – голосом.

Наш уголок я убрала цветами,
К вам одному неслись мечты мои,
Минуты мне казалися часами,
Я вас ждала, но вы… Вы всё не шли…

Своим пением Вяльцева создавала вокруг себя атмосферу таинственности, и вместе с тем то, о чем она пела, было так близко слушателям, словно это в их жизнях и происходило, и каждому в зале казалось, что певица поет только для него:

Мне эта ночь навеяла сомненья…
И вся в слезах задумалася я.
И вот скажу теперь без сожаленья:
«Я не для вас, а вы не для меня!»

Любовь сильна не страстью поцелуя!

Другой любви вы дать мне не могли…
О, как же вас теперь благодарю я
За то, что вы на зов мой не пришли[20].

Победить Варю Панину казалось невозможно, но Анастасия Вяльцева – ее даже начали называть тогда «белой цыганкой» – была другой, и так ей удалось встать вровень с Паниной.

После концерта директор «Эрмитажа» Яков Васильевич Щукин предложил Вяльцевой 750 рублей жалованья в месяц, в конце сезона 1897 года он платил ей уже по 133 рубля за каждый выход, а через пару лет гонорары Анастасии Дмитриевны достигли заоблачных высот[21].