Петербургская Коломна

Сын Анны Андреевны, Женя Михайлов, вспоминал: «В это лето (1901 г.) я первый раз позировал Константину Андреевичу. Я был посажен на табуретку около дачи и помню, до чего утомительно и скучно было мне, подвижному ребенку, сидеть, да еще неподвижно, даже не понимая, для чего это делается. Результатом этого позирования (а оно продолжалось несколько дней) был прекрасный этюд маслом, неоднократно выставлявшийся как „Женя Михайлов", и акварель на толстом торшоне, на котором крупно изображено мое лицо, искаженное от плача. К крайнему моему сожалению, местонахождение этой акварели неизвестно…».

После переезда Анюты на Офицерскую Константин Андреевич Сомов жил вместе с родителями в доме № 97 по Екатерингофскому проспекту. Комната Кости, с двумя окнами, выходящими во двор, площадью несколько более двадцати квадратных метров, имела две двери: одна – в прихожую, другая – в кабинет отца. Ранее скромно обставленная комната преобразилась, заполнилась дорогими старинными вещами и мебелью, до которых Константин Андреевич был большой охотник. Прекрасная горка начала постепенно заполняться фарфором – коллекционной страстью художника. Диван красного дерева, дорогие красивые портьеры, старинный восьмиугольный столик солидно смотрелись в уютной комнате. Андрей Иванович специально для сына оборудовал на четвертом этаже дома небольшую мастерскую, создав в ней полуверхнее хорошее освещение. Правда, в мастерской не было воды, и зимой она не отапливалась, поэтому художник пользовался ею редко, и она постепенно превратилась в складское помещение.

Комната Константина Андреевича продолжала пополняться новыми красивыми вещами. По случаю приобретается старинный рабочий стол красного дерева, специально сделанный когда-то для неизвестного художника. Столешница снималась, и выдвигался пюпитр, его можно было поставить под любым углом. В столе имелось большое количество небольших ящичков и отделений для хранения красок, растворов и кистей. Несколько больших нижних ящиков стола предназначались для хранения бумаги. Этот стол служил для художника портативной мастерской. В комнате также установили прекрасный кабинетный рояль, заказанный у Стенвея, оформленный под старинный инструмент. Он имел очень приятный звук, напоминавший клавесин, и прекрасно вписался в интерьер. (После смерти Андрея Ивановича в комнату сына переместилась часть картин и рисунков из коллекции отца. Константин Андреевич продолжал пополнять ее новыми покупками.)

Художник К.А. Сомов в интерьере квартиры родового дома. Фото 1900 г.

Анюта имела свой дом. Костя пропадал в Париже. Старики остались одни в старом родовом гнезде, из которого улетели их любимые птенцы. В октябре 1897 года Андрей Иванович писал дорогому другу и сыну Косте: «…вот ты, наконец, в Париже… Мысль об этом весьма утешает меня в разлуке с тобой. Чего бы я ни дал, чтобы сделаться снова молодым и быть на твоем месте: жить в таком центре интеллигенции и всякого научного и технического движения, иметь там подле себя такого человека, как Бенуа, с которым можно делиться мыслями и впечатлениями, видеть несчетные сокровища искусства… Поэтому я не только не грущу по тебе, а сердечно радуюсь за тебя… Я верю, что ты разовьешься в хорошего художника, если будешь усердно работать… Эти мысли утешают меня в минуты, в которые чувствуется твое отсутствие. А это бывает преимущественно тогда, когда я вхожу в твою опустевшую комнату, или тогда, когда в долгий вечер я и мама сидим одни по своим углам и сходимся только за вечерним чаем, при питье которого твое место остается пустым… Первые дни после твоего отъезда нам было довольно жутко…».

Константин Андреевич Сомов являлся одним из ведущих художников круга «Мир искусства», общества живописцев, группировавшихся вокруг издаваемого под руководством С.П. Дягилева и А.Н. Бенуа одноименного журнала, выходившего в 1894–1904 годах. Начиная с 1898 года вплоть до 1903 года выставки «Мира искусства» объединяли мастеров, весьма различных по своим творческим позициям.

С «Миром искусства» сотрудничали и выставлялись там В.А. Серов и И.И. Левитан. Представителей «Мира искусства» критика не жаловала и не щадила. Стасов, самый непримиримый критик этого течения, считал, что Сомов вместе с Врубелем являлись типичными представителями декадентства. Маститый старец презрительно, но добродушно высказывался по поводу сомовских «каракулей, раскоряк и смехотворных боскетов», считая, что это не искусство, а «только невинные детские шалости». Стасову вторил и учитель К.А. Сомова по Академии художеств И.Е. Репин, и его собственный отец, А.И. Сомов.