Петербургская Коломна

Репин искренне сокрушался, что «способный юноша» Костя Сомов притворно напускает на себя «детскую тупость в красках…», «идиотизм» в композициях с «маленькими, выломанными уродцами». Отец же, Андрей Иванович Сомов, трижды побывав в феврале 1898 года на Дягилевской выставке, писал сыну в Париж не только об «умышленно картавом младенческом лепете», но и о том, что «странное впечатление производит на нас, стариков, Дягилевская выставка. Много на ней сущего хлама и вычурной ерунды, но среди чепухи попадаются там и сям попытки оригинально художественные и здоровые. На ваше декадентское направление я смотрю только как на резкий протест против того бесчувственного фотографирования природы, которому в течение сорока лет предавались наши художники, например, Шишкин, Крамской, Орловский и иные. Но дай бог чтобы этот протест, освободившись от крайностей, привел к чему-нибудь путному, а не выродился в юродство…

В Эрмитаже у нас теперь большая возня. Государь захотел, чтобы в заново отделанном эрмитажном театре давались для царской фамилии и избранных лиц двора балетные и другие представления, а после них ужин в Картинной галерее. Вследствие этого Эрмитаж закрыт для публики, в три большие его залы: испанской, итальянской и фламандской школы – провели электричество, установили их столами и убрали растениями, и теперь еженедельно бывают в них многолюдные собрания… Придворные бесчинства продлятся до самого Великого поста…».

Активным защитником К.А. Сомова был его друг и единомышленник А.Н. Бенуа, угадавший сложную природу таланта своего товарища в самом начале его пути. Убежденно подчеркивая реалистическое начало в искусстве Сомова, Бенуа очень ценил его портреты, в них, по выражению Бенуа, «нет никакой „жизненной ужимки“», нет гримасы. Подобно портретам Клуэ или Гольбейна это „только портреты". Люди на портретах Константина Андреевича не говорят, не улыбаются, не пытаются понравиться зрителям. Они глядят просто со всем сознанием силы, и это простое спокойное „глядение“ сообщает сомовским рисункам монументальную торжественность».

Однако не все знали, что работа над изображением людей для художника становилась всякий раз тяжелым и мучительным испытанием. Сомов перед сеансом, если писал заказные портреты, волновался невероятно. Увереннее и спокойнее он писал портреты близких – отца, матери, сестры, своих племянников и близких друзей. Портреты сестры получались превосходно. Упомяну прежде всего ранний карандашный портрет Анюты 1897 года. Миловидное беззаботное личико, на котором «торчит», как говорил Константин Андреевич, маленький вздернутый носик. С этого момента начнется эволюция в портретах Анны Андреевны, передающая все повороты и удары судьбы, неизбежную печать нелегких прожитых лет замечательной русской женщины.

Но то – еще впереди, а пока Константин Андреевич закончил работу над портретом молодой женщины, своей Анюточки, и после переезда из Мартышкино в город передал любимому племяннику пакет. В нем находился большой окантованный карандашный овальный портрет его матери, сделанный цветными карандашами на грубой серой бумаге. На стекле художник приклеил картонку с надписью: «Женька, не смей расковыривать портрет и вынимать его из-под стекла!» Евгений Сергеевич Михайлов впоследствии вспоминал: «Приятно сделанный, он интересен и тем, что является как бы родоначальником сомовских карандашных портретов. Даря его мне, четырехлетнему мальчишке, дядя, очевидно, хотел, чтобы портрет сохранился в нашей семье. В том же оформлении он висит у меня и сейчас».

1903-й год сложился для Анны Андреевны и Константина Андреевича печально. Зимой, в феврале, арестовали их родственников Валентину Ивановну и Нину Ивановну Сомовых. 13 февраля художник писал Е.Н. Званцевой: «Наши самые близкие и любимые друзья – Валя и Нина Сомовы почти погибли. Они арестованы и вот уже 3-й месяц содержатся изолированно от всех и друг от друга в предварительном заключении. Папа хлопотал у очень влиятельных людей и, увы! Ничего не мог сделать. Они лишились, конечно, места учительниц. Какова их судьба в будущем, неизвестно – должно быть, очень горькая – они попались в очень серьезном деле политической пропаганды. Грустно видеть воочию, как устроен свет. Честные, добрые люди гибнут, и нельзя помочь. Вы, я думаю, не раз слышали от меня об их доброте совершенно исключительной и вместе с тем об их уме, выдающемся среди людей, слывущих за умных…». Валю и Нину Сомовых в ноябре 1903 года осудили и сослали в Архангельскую губернию.

В марте – новое горе. Тяжело, септическим эндокардитом, заболел брат Саша. Болезнь протекала бурно, и 19 мая в 11 часов 30 минут вечера, проболев 3 месяца, старший брат, Александр Андреевич Сомов, скончался. Великое горе постигло всю семью. Анюта и Костя потеряли самого дорогого им человека на свете.