Петербургская повесть

Василий Любич-Романович, как и большинство его товарищей, тоже был чиновником, служил в одном из департаментов министерства юстиции. Любовь к литературе, которую сохранил он с гимназических лет, побудила его заняться переводами. Переводил он с польского, немецкого, французского, английского и итальянского прозу и стихи, печатался в журналах. Он еще раньше Гоголя сотрудничал у Дельвига в «Литературной газете».

К. М. Базили. Литография. 1840-г годы.

В 1833 году на квартире Гоголя стал бывать смуглый грек Константин Базили, который незадолго перед тем при-,ехал в Петербург. Появление Базили обрадовало Гоголя — они дружили в гимназии. Базили был родом из Албании. В городах южной России жило немало греков. Одни поселились здесь издавна, другие недавно, спасаясь от жестокости турок, поработивших их родину. Родные Базили принадлежали к последним. Летом 1822 года в Нежинскую гимназию пришло известие от ее попечителя графа Кушелева-Безбородко, что он намеревается прислать для учения «несколько детей греческих семейств, ныне по смутным обстоятельствам находящихся в Одессе». Вскоре шесть греческих мальчиков прибыли в Нежин. Одного из них звали Константин Базили. За свои двенадцать лет он много пережил и рассказывал товарищам о борьбе за свободу Греции, об ужасах кровавой расправы с греками в Константинополе, о разрушении древних Афин. Гоголю запомнились эти рассказы. Он восхищался землей Эллады.

     Земля классических, прекрасных созиданий,
И славных дел, и вольности земля!
      Афины, к вам в жару чудесных трепетаний.
Душой приковываюсь я!

Так писал Гоголь в «Ганце Кюхельгартене».

В Петербурге Базили определился на службу в министерство иностранных дел — мечтал стать дипломатом. Для этого у него имелись данные.

Пожалуй, единственным из товарищей, появление которого вызывало у Гоголя смешанное чувство недоумения и досады, был Нестор Кукольник. Казалось бы, почему? Красноречивый, начитанный, прекрасный музыкант, Кукольник обладал и поэтическим талантом. Но… Гоголь еще в Нежине дал ему насмешливое прозвище Возвышенный. Все у Возвышенного было ненатурально, высокопарно — его стихи, трагедии, разговоры, игра на школьной сцене. Гоголь не мог без смеха вспомнить, как Кукольник, играя Дмитрия Самозванца в трагедии Сумарокова, с пафосом выкрикивал последний монолог и, подобно трупу, грохался наземь. На многих это производило сильное впечатление, а его, Гоголя, смешило. Его смешило и то, что Кукольник разыгрывает из себя гения, натуру избранную, недюжинную, ходит окруженный толпой поклонников, с одинаковым апломбом толкуя об интегралах и Моцарте, о российской истории и итальянской поэзии — обо всем на свете. И трагедии Кукольника Гоголю не нравились — они были мишурны, фальшивы. От потока громких слов звон стоял в ушах.

H. В. Кукольник. Портрет работы А. Мокрицкого. 1835 г.

После окончания гимназии Кукольник служил учителем словесности в Вильне, а в 1833 году переехал в Петербург и определился на службу в канцелярию министра финансов. С гимназических лет он мало переменился. Вне канцелярии это был тот же Возвышенный — с теми же повадками и с теми же претензиями.

«Возвышенный все тот же, — писал Гоголь Данилевскому, — трагедии его всё те же. Тасс его, которого он написал уже в шестой раз, необыкновенно толст, занимает четверть стопы бумаги. Характеры всё необыкновенно благородны, полны самоотвержения… А сравнениями играет, как мячиками; небо, землю и ад потрясает, будто перышко. Довольно, что прежние: губы посинели у него цветом моря, или: тростник шепчет, как шепчут в мраке цепи ни что против нынешних. Пушкина всё по-прежнему не любит. Борис Годунов ему не нравится».

Как некогда в Нежине, Кукольник в Петербурге искал популярности и без особого разбора вербовал поклонников. Он читал свои трагедии во многих домах, и среди не слишком взыскательной публики пошли слухи, что появился новый гений, который вскоре затмит Пушкина. Кукольник и сам поддерживал эти слухи. Худой, очень длинный, бледный, с большим носом, оттопыренными ушами, он, несмотря на нескладную внешность, умел произвести впечатление, когда, наэлектризованный чтением очередной трагедии и ужином с обильными возлияниями, пророчески изрекал:

— Пушкин, бесспорно, поэт с выдающимся талантом, но он легкомыслен и не создал ничего значительного, а если мне бог продлит жизнь, то я создам нечто прочное, серьезное и, быть может, дам новое направление нашей литературе…

К Гоголю Кукольник предпочитал приходить один, без товарищей, «душил трагедией» и говорил так пространно, туманно, вяло, что Гоголь не мог понять, «какой он секты» — какого направления придерживается в литературе.