Петербургские апокрифы

Вздрогнув от неожиданного голоса, Митя вскочил; его лицо было в красных пятнах, но слезы высохли в ту же секунду от одной только ужаснувшей мысли, что он может выдать свою слабость.

— После купанья сморило, прилег и не заметил, как задремал, — с кривой улыбкой ответил Митя.

Оглядев комнату и заметив выдвинутый чемодан, Наташа спросила:

— Так это правда, что вы хотите уехать от нас?

— Будто это важно для кого-нибудь — уеду я или нет? — вопросом ответил Лазутин.

— Сейчас Коля рассказал маме, и она просила меня уговорить вас остаться. Неужели вы будете обращать внимание на отца? Ведь вы знаете, какой он у нас, — говорила Наташа.

— Но ведь всему же есть границы, — сумрачно промямлил Дмитрий.

— Наташа, Ната! — закричали снизу.

— Я вас тоже очень прошу, милый Митя, останьтесь хоть до моих именин. Ну потерпите для меня, — быстро проговорила Наташа, дотрагиваясь до Митиного рукава; в дверях, улыбнувшись еще раз, проговорила. — Для меня, — и побежала по лестнице.

Митя прошелся по комнате, пихнул ногой под кровать чемодан и, встав у окна за занавеской, смотрел, как мелькали в цветнике яркие платья приехавших барышень.

«Милая, милая, чего для тебя не перенесу», — произнес Лазутин почти вслух и улыбнулся счастливо.

II

С утра моросил мелкий дождь, предвещающий уже близкую осень. За завтраком, как всегда, говорил один Андрей Федорович. Он был в духе, получив утром письма с какими-то приятными новостями.

— Да, поздравляю вас с новым соседом, — сказал он уже в конце завтрака, — в Чугуновку пожаловали владетели. Прямо из Англии. Генеральшу я когда-то знал. Достойная женщина, очень шикарно лет двадцать тому назад выглядела, хотя и тогда уже не была молода и вдовела; сын же ее, кажется, впервые посетил наши края. Учился в Англии, имеет придворное звание, но не служит. Говорят, весьма образованный человек.

— Что они будут здесь делать, не понимаю, — промолвила Александра Львовна.

— Да уж где тебе, матушка, понять, — продолжал Андрей Федорович, раздражаясь, — по-твоему, если богатый, то только и счастье балы задавать да по курортам трепаться. А молодой Чугунов, говорят, не в папашу пошел (большой кутила и мот покойник-то был) и теперь хочет хозяйство сам вести, по новейшим системам. Конечно, ему не трудно, имея миллиончиков пять состояния, из Англии машины и скот выписывать. Посадили бы вот в нашу шкуру, когда из-за каждого рубля дрожишь.

Александра Львовна только рукой махнула, а Андрей Федорович долго еще сердился на кого-то и, кончив завтрак, вышел из столовой, хлопнув дверью, чем, впрочем, кончалась почти каждая трапеза в доме Тулузовых.

— Несносный старикашка, — произнесла Александра Львовна довольно добродушно. — И смолоду-то несносным был, а теперь хоть на цепь сажай. А вы еще, Митя, на него обижаться вздумали. Что же нам-то тогда было бы делать?

— Да я, мама, тебе удивляюсь, как ты его переносить можешь так долго, — печально сказала Наташа.

— Так прежде он все-таки лучше был, а теперь не разводиться же после того, как серебряную свадьбу отпраздновали, — будто оправдывалась Александра Львовна. — А ведь женились мы по любви; maman^{277} была сильно против нашей свадьбы и всю жизнь его терпеть не могла, — как сойдутся, так и поругаются.

— Угораздило тебя, мамахен, влюбиться тоже, — засмеялся Коля.

Александра Львовна даже обиделась немного.

— Ничего не поделаешь: «любовь зла, полюбишь и козла». Ты же вот глаз с Кати Маровской не сводишь, а ведь такая противная девчонка, вертлявая, ломака и красоты никакой.

— Попался, Жук, — хохотала Наташа, — а теперь пришла очередь Коле обидеться.

— Молодец ты, мамочка, у меня, обожаемая моя, — целовала Наташа Александру Львовну.

Наташа была беспокойная сегодня какая-то, то смеялась, бросалась на шею матери и покрывала ее поцелуями, теребила Колю, только с Митей почти не говорила, что после ласковости последних дней обижало его. После завтрака все пошли наверх, на детскую половину, «Подальше от старика», — сказала Александра Львовна.

В угловой большой комнате, где стояли кровати для приезжих гостей, как обыкновенно, расположились: Коля с книгой у окна, приготовляясь читать, Александра Львовна — в кресле с бесконечным вышиваньем своим, Наташа — у ног ее, Митя, заложив руки за спину, тихими шагами совершал свою прогулку от печки к окну.

— Читай, только без пафоса, Жук, и что-нибудь любовное, — заказывала Наташа.

— Уж непременно про любовь, — перелистывая том Тургенева, ворчал Коля, сам любивший исключительно любовные рассказы и даже писавший тайком ужасно страстные повести из великосветской жизни. — Ну, вот хотите «Первую любовь»^{278} прочтем? — предложил Коля.

— Ах, это как отец и сын в одну и ту же девушку влюбились, — вспоминала Александра Львовна.