Петербургские дома как свидетели судеб

ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 540. С. 6. Автограф // http://pkk.memo.ru.

Павленко А. А. Художник Татьяна Николаевна и скульптор Наталья Николаевна Гиппиус (реконструкция творческой биографии) // Театр. Живопись. Кино. Музыка. 2016. № 3.

Филиппов Б. Всплывшее в памяти: рассказы, очерки, воспоминания. London: OPI, 1990.

Фокин П. Е., Князева С. Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков: в 3 т. М., 2008.

Флиге И., Даниэль А. «Дело А. А. Мейера» // Звезда. 2006. № 11.

Шагинян М. Человек и время. М., 1982.

Особняк Мясникова

(1859 г., архитектор АЛ. Гемилиан; ул. Восстания, 45 / Саперный пер., 18/ Гродненский пер, 9)

«Наконец 13-е декабря наступило.

…Я с женою были готовы для приема… В нижнем этаже, в помещении моей канцелярии, уже собралось много народа, и извозчики; и собственные экипажи все еще подъезжали.

Наконец, компактною процессией все двинулись по широкой мраморной лестнице, устланной ковром, в обширное золоченое двухсветное зало, где у дверей гостиной поставили меня, рядом с моей женой, распорядители торжества…

Первым приветствовал меня Совет.

Тогдашний председатель Совета А. Н. Турчанинов, держа в руках массивный бювар, украшенный барельефом из темной бронзы, прочел мне адрес от товарищей по сословию…

После прочтения адреса… вручил мне «на память» от товарищей по Совету золотой эмалированный изящный жетон, сработанный у Фаберже… моей жене «от сословия» роскошный букет цветов…

От группы бывших и настоящих моих помощников… я получил художественно исполненный темной бронзы гигантский медальон, на котором был изображен якобы я, молодым, в римской тоге, со светочем в руках, освобождающим заключенных, томившихся в цепях.

Улица Восстания, 45/ Саперный переулок, 18/ Гродненский переулок, 9

Подношения из темной бронзы подчеркивали для меня заботливое внимание товарищей и их желание угодить моему вкусу. Они знали, что художественные произведения, именно из темной бронзы, пользуются особенною моею любовью…

Теплом и светом пахнуло мне в душу в это ясное морозное утро, и как-то по-детски счастливым почувствовал я себя в эти минуты.

Взволнованно и радостно благодарил я дорогих товарищей и думаю, что в моих словах звучала… искренняя нота горячей любви к сословию…

Когда, так сказать, официальная сторона приветствий и речей была исчерпана, все присутствующие были приглашены моей женой в обширную столовую к завтраку.

Здесь… во всю ширь комнаты был накрыт длинный стол, а круглые, небольшие столы, каждый на десять кувертов, заполняли остальную часть столовой.

Всех нас собралось около двухсот человек.

За длинным столом, лицом к другим столам, села моя жена, а по бокам ее и против нее разместились «старейшины» нашей и провинциальной адвокатуры…

Я не имел определенного места и подсаживался то здесь, то там, чтобы чокнуться или перекусить на ходу с товарищами…

Все шло до поры до времени вполне благополучно. Было непринужденно оживленно. Говорили застольные речи каждый, кто хотел, а хотели все…

Но вот начали срываться с места ультралевые товарищи.

Пошла безудержная элоквенция митингового характера. Меня чуть не провозгласили анархистом и будущим главою революции. Жена моя, терпеливо до тех пор слушавшая, вдруг поднялась во весь рост и, чеканя каждое слово, остановила расходившегося оратора. Она сказала, что не может допустить, чтобы в ее присутствии и в ее доме позволяли себе вести революционную пропаганду, и что она решительно протестует против продолжения подобных речей.

На секунду наступило гробовое молчание…

«Левые» демонстративно-шумно вскочили со своих мест, постояли безмолвно несколько секунд, как бы приглашая остальных последовать их примеру, и направились к выходу…

Мое положение было не из веселых. Провожая их у дверей, я просил их остаться, но не находил возможным… извиняться за… протест жены…

Этот «эпизод» попал в печать; в берлинских газетах и в одной английской он появился в качестве «знамения времени», характеризующего повышенность общественного настроения столицы»[26].

Такой прием видели стены этого особняка зимой 1904 года. Один из самых известных адвокатов России, Николай Карабчевский, отмечал 25-летие своей карьеры присяжного поверенного.