Читаем Петербургские ювелиры XIX – начала XX в. Династии знаменитых мастеров императорской России полностью

Паломников, приезжавших в Коневский (Коневецкий) Рождественский монастырь, располагавшийся на одном из островов Ладожского озера, поражали своей красотой и «великолепной отделкой» как «изящно сделанные у купца Ф.А. Верховцева» два потира и два дискоса с их принадлежностями в церкви во имя преподобного Арсения, так и кованая рака для мощей святого, основателя этой иноческой обители. Петербургский мастер воспользовался серебром предыдущей раки, исполненной в 1816 году и переставшей своей скромностью и видом удовлетворять вкусы высокопоставленных богомольцев. На новую, размерами примерно 215×90×90 см, ушло немногим менее 80 кг благородного металла. С пяти сторон раки Верховцев вычеканил изображения «важнейших событий из жизни преподобного Арсения. На верхней крышке почивающий в схиме преподобный, на голове его большой позолоченный венец с семью небольшими звёздочками из мелких страз. Около барельефов и по бордюрам» разместились «арабески и ветви», букеты из ветвей составляли ножки, а по верхним углам виднелись «четыре чеканные ангела». Обошлась эта рака в 22 000 рублей ассигнациями.[906]

В 1845 году мастер исполнил серебряный вызолоченный оклад большого Евангелия для Спасо-Преображенского собора всей артиллерии, тщательно прочеканив «все священные изображения и украшения». В центре лицевой стороны разместилось «Воскресение Христово», окружённое бриллиантовым сиянием, причём «победное знамя в деснице Спасителя украшено рубином», а крестик стяга и поля бриллиантовые. Все ювелирные дополнения сделал по рисунку художника Иоанна Порчина бриллиантовый мастер Иоанн Экунин, умело закрепив в оправе более 6 000 алмазов и почти 80 рубинов.[907]

Спустя четыре года в столице состоялась очередная художественно-промышленная выставка. Лавров Верховцеву она, правда, не принесла, зато заставила говорить о мастере, вровень вставшим с самим поставщиком престолонаследника Данилой Андреевым. Имя того гремело в это время в столице Российской империи.

Иван Ильич Пушкарёв, автор труда «Описание Санкт-Петербурга и уездных городов С.-Петербургской губернии», вышедшего в свет в 1839–1842 годах, называя самых известных ювелиров Северной Пальмиры, писал: «Некоторых из мастеров золотых, серебряных и бриллиантовых дел по справедливости должно назвать отличными художниками. Всякому, кто может и признаёт нужным променивать тысячи четвертей хлеба на драгоценные перстни, фермуары и разные бальные принадлежности, советую чаще посещать блестящие магазины Брейтфуса, Кейбеля, Яна и Болина. Усердствующие же о благолепии Божиих храмов и приносящие свои посильные дары к украшению святыни могут обращаться к серебряных дел мастеру, добросовестному русскому человеку Даниле Андрееву (проживающему за Семёновским мостом, в доме Доливо-Добровольского, близ дома Московской части), который работает неподражаемо церковные утвари и по честности своей заслуживает истинную признательность. Ризы, сделанные им на св. иконы для графини Орловой-Чесменской, и блюдо для поднесения Государю Наследнику Цесаревичу хлеба-соли от ремесленников по случаю бракосочетания Его Императорского Высочества превосходят всё, что только я в этом роде когда-либо видел».[908]

Теперь же эксперты выставки, сами знающие и опытные специалисты своего дела, не только поставили в один ряд имена обоих мастеров, но и заключили, что «Верховцева серебряные с позолотой вещи, превосходной и трудной выделки из листа, как-то снятие с Креста Спасителя, Воскресение Господне для престола и панагии, сканные венцы венчальные, и цены вещам посредственные», а у Андреева «цена вещам высока».[909]

Вскоре и иностранцы заговорили о Верховцеве. Хотя Фёдор Андреевич и не удостоился наград на Первой Всемирной выставке в Лондоне в 1851 году, но обозреватели уделили ему должное внимание в своих репортажах и отчётах. Один из них отметил: «Посетители решительно отказывались верить, что оклады г. Верховцева были вычеканены, а не вылиты», а другой писал более подробно: «Серебряные чеканные работы Верховцева, купца в Санкт-Петербурге, на передней стороне престола с искусно расчеканенным изображением воскресшего Спасителя сработаны очень хорошо. Лик Христа вычеканен даже художественно. Свадебные венцы, хотя и обыкновенной формы, сделаны с большим вкусом и умением».[910]

Поскольку мастерская теперь давала Фёдору Андреевичу Верховцеву стабильный хороший доход, то ещё в 1840 году серебряник вписался в купеческую гильдию, а в 1849–1853 годах его избирали членом Ремесленной управы. С 1861 года Верховцев стал членом правления Приюта принца Ольденбургского и, наконец, через 10 лет добился столь желанного звания поставщика Двора Его Имераторского Величества.

На Всемирной выставке в Лондоне в 1862 году его наградили медалью «за серебряные доски для ковчега с выпуклой резьбой и за достоинство вообще». На других двух досках мастер искусно выполнил «обронной работой» изображения царей Ивана Грозного и Михаила Фёдоровича, первого государя из рода Романовых.[911]

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука
История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны
История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны

История частной жизни: под общей ред. Ф. Арьеса и Ж. Дюби. Т. 4: от Великой французской революции до I Мировой войны; под ред. М. Перро / Ален Корбен, Роже-Анри Герран, Кэтрин Холл, Линн Хант, Анна Мартен-Фюжье, Мишель Перро; пер. с фр. О. Панайотти. — М.: Новое литературное обозрение, 2018. —672 с. (Серия «Культура повседневности») ISBN 978-5-4448-0729-3 (т.4) ISBN 978-5-4448-0149-9 Пятитомная «История частной жизни» — всеобъемлющее исследование, созданное в 1980-е годы группой французских, британских и американских ученых под руководством прославленных историков из Школы «Анналов» — Филиппа Арьеса и Жоржа Дюби. Пятитомник охватывает всю историю Запада с Античности до конца XX века. В четвертом томе — частная жизнь европейцев между Великой французской революцией и Первой мировой войной: трансформации морали и триумф семьи, особняки и трущобы, социальные язвы и вера в прогресс медицины, духовная и интимная жизнь человека с близкими и наедине с собой.

Анна Мартен-Фюжье , Жорж Дюби , Кэтрин Холл , Линн Хант , Роже-Анри Герран

Культурология / История / Образование и наука