Читаем Петербургские ювелиры XIX – начала XX в. Династии знаменитых мастеров императорской России полностью

16 апреля того же года вышел декрет Совнаркома «О реквизициях и конфискациях у населения продовольственных, хозяйственно-производственных предметов и вещей домашнего обихода (в случаях особо острой общественной нужды)». В него не вошло положение, что каждому гражданину страны разрешалось иметь лишь «золотые и серебряные изделия, а равно и драгоценные камни не свыше одного предмета каждого рода вещей на одно лицо», но в проекте сего декрета на полях напротив этого пункта сохранилась пометка рукой В.И. Ульянова-Ленина: «кольцо? брелок?».

Однако 13 июля 1920 года вышло новое постановление Совнаркома, прямо и недвусмысленно озаглавленное: «Об изъятии благородных металлов, денег и разных ценностей». Теперь конфискации подлежали независимо от количества все платиновые, золотые и серебряные монеты, а «у частных лиц в целях личного потребления и домашнего обихода» было оставлено лишь то, что не превышало установленную этим декретом норму «по расчёту на одно лицо»: золотых и платиновых изделий отныне разрешалось иметь не более 18 золотников (76,86 г), серебряных – не более 3 фунтов (1224 г), бриллиантов и иных драгоценных камней – не более 3 каратов (=0,20 г), а столь распространённого во всех слоях русского народа жемчуга – не свыше 5 золотников (21,35 г).

12 октября всё того же 1920 года Наркомфин предложил для пополнения казны продавать за границей антикварные ценности, на что В.И. Ленин заметил, что это надо делать «архибыстро», подчеркнув: «Я настаиваю на чрезвычайном ускорении этого дела». 23 октября замнаркома просвещения М.Н. Покровский писал: «По поводу предложения т. Горького продать за границу имеющиеся в распоряжении РСФСР художественные ценности народный комиссариат по просвещению не встречает возражений, но находит желательным участие в экспертизе представителей музейного отдела Наркомпроса. <…> их участие не должно причинить задержки. Им будет дана инструкция действовать в срочном порядке и не задерживать ни одной вещи, не имеющей значения для истории художественного развития России, – а из этой последней категории оберегать в первую очередь уники». В результате через три дня Совет Народных Комиссаров вынес постановление, в котором первым пунктом было записано: «Предложить Наркомвнешторгу организовать сбор антикварных вещей, отобранных Петроградской экспертной комиссией, и установить премию за быстрейшую и выгоднейшую их продажу за границей».

Сотрудникам музеев, входившим в состав возглавляемой А.М. Горьким и его женой, бывшей актрисой Московского художественного театра М.Ф. Андреевой, петроградской комиссии,[1001] несмотря на трудности, связанные с окружающим их непониманием, всё-таки иногда удавалось спасать от гибели уникальные произведения искусства, объявленные никому не нужным хламом. Так, Сергей Николаевич Тройницкий настоял на передаче в Эрмитаж среди прочих конфискованных церковных вещей, когда многие из них немилосердно расхищались, разукомплектовывались и задёшево продавались, подлинного шедевра петербургских серебряников елизаветинской эпохи во главе с мастером Захарией Дейхманом – отлитой из первого добытого на Колывано-Воскресенских алтайских рудниках русского серебра монументальной гробницы небесного покровителя Северной Пальмиры, князя Александра Невского.[1002]

Однако серебряный иконостас Казанского собора отстоять не удалось, так как XIX век тогда совсем не ценился и доказать значимость и уникальность созданных в это столетие изделий было почти невозможным делом. Это тем более обидно, потому что иконостас Казанского собора был отлит из серебра от переплавленной утвари ограбленных русских церквей, вывозимого наполеоновским обозом и отбитого донскими казаками.

Пролетарский писатель Алексей Максимович Горький, волей рока вершивший судьбами культурного наследия России, поставленный фактически арбитром в определении художественной ценности вещей, в простоте душевной полагал, что произведения, которыми сейчас все восхищаются и иметь которые считают за счастье крупнейшие музеи мира, – это просто «художественно обработанное серебро фабрик Сазикова, Фаберже, Овчинникова, Хлебникова, т. е. рыночный товар, который – вследствие прекращения производства – ныне стал товаром антикварным», а посему они годны только в переплав и лишь потому не отправляются в печь, что это дороже обойдётся: «Ввиду того, что ценность этих фабрикатов повысилась в несколько раз – бессмысленно перетапливать их в слитки, бессмысленно, потому что убыточно».

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука
История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны
История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны

История частной жизни: под общей ред. Ф. Арьеса и Ж. Дюби. Т. 4: от Великой французской революции до I Мировой войны; под ред. М. Перро / Ален Корбен, Роже-Анри Герран, Кэтрин Холл, Линн Хант, Анна Мартен-Фюжье, Мишель Перро; пер. с фр. О. Панайотти. — М.: Новое литературное обозрение, 2018. —672 с. (Серия «Культура повседневности») ISBN 978-5-4448-0729-3 (т.4) ISBN 978-5-4448-0149-9 Пятитомная «История частной жизни» — всеобъемлющее исследование, созданное в 1980-е годы группой французских, британских и американских ученых под руководством прославленных историков из Школы «Анналов» — Филиппа Арьеса и Жоржа Дюби. Пятитомник охватывает всю историю Запада с Античности до конца XX века. В четвертом томе — частная жизнь европейцев между Великой французской революцией и Первой мировой войной: трансформации морали и триумф семьи, особняки и трущобы, социальные язвы и вера в прогресс медицины, духовная и интимная жизнь человека с близкими и наедине с собой.

Анна Мартен-Фюжье , Жорж Дюби , Кэтрин Холл , Линн Хант , Роже-Анри Герран

Культурология / История / Образование и наука