Самое же пикантное произошло при переводе «старых» каратов в «метрические». На последние, равные 200 мг, минералоги и ювелиры решили для удобства перейти в 1907 году, хотя в России новая мера массы драгоценных камней вступила в силу только через пятнадцать лет. Таким образом, если перевести голландские (или амстердамские) караты веса «Орлова», равные 205 миллиграммам каждый, в новые, то 185 старых окажутся равны 189,625 метрическим каратам. При аналогичном же пересчёте того веса «Орлова», который ещё во всех дореволюционных изданиях и справочниках указывался равным 1943/4
старых каратов, он должен составить 199,62 новых, метрических карата, и именно эту цифру приводят в своих исследованиях зарубежные геммологи, к которым присоединились и некоторые российские.[1024] Правда, по многим справочным опусам отечественных авторов продолжает гулять цифра «194,8», поскольку писателям ни к чему в каких именно каратах, старых или метрических, они указывают вес легендарного индийского камня.[1025]Окончательная ясность в этом запутанном вопросе наступила почти через полвека. В 1967 году, к полувековому юбилею Октябрьской революции, в полуподвальном помещении здания Оружейной палаты открылась выставка принадлежащих Гохрану вещей «Алмазного фонда». При подготовке скипетра к экспонированию диамант «Орлов» взвесили и, соответственно, в каталоге указали его вес – 189,62 карата, что вошло и в последующие издания.[1026]
Через полтора десятилетия, когда Владимир Егорович Жилин, мастер экспериментальной мастерской при Гохране, проводил реставрацию державного жезла российских императоров,[1027] уникальный, самый большой алмаз в собраниях европейских музеев перевзвесили, и сверхточные весы опять зафиксировали на шкале неизменную цифру: 189,62 карата.Чтобы успокоить общественность, взволнованную разговорами о продажах императорских драгоценностей за рубежом, а заодно привлечь богатых покупателей, 18 декабря 1925 года в Колонном зале Дома Союзов на несколько дней открылась выставка Алмазного фонда, работавшая с 10 утра до 10 вечера, причём входной билет на неё стоил 2 рубля, члены профсоюза могли осмотреть сокровища царей за 50 копеек, а держатели облигаций 2-го крестьянского банка пропускались бесплатно.[1028]
Регалии занимали на ней одно из почётных мест. В маленькой брошюре, выпущенной к этой экспозиции, открыто пропагандировалась последующая распродажа не нужных народу украшений в обмен на приобретение тракторов и машин.[1029]
Вскоре последовали и сами распродажи, да ещё по демпинговым ценам. В ноябре 1926 года часть Алмазного фонда, оценённую чуть больше чем в полтора миллиона рублей и измерявшуюся не по числу конкретных ювелирных изделий, а по их общему весу, составившему почти девять килограммов, продали английскому антиквару Норману Вейсу (или Вайсу) за 50 000 фунтов стерлингов. Он, в свою очередь, продал всё оптом аукционному дому Кристи, и вскоре драгоценности, поделенные на 124 лота, быстренько выставили на торги, проведённые в Лондоне 16 марта 1927 года.[1030]Агафону Карловичу Фаберже, после работы в «ферсмановской» комиссии служившему инспектором Гохрана, по иронии судьбы довелось разбирать груды бриллиантов, вылущенных из безжалостно сломанных и размонтированных украшений, часто работы отцовской фирмы, поступивших из частных «коллекций», конфискованных советским правительством. Вынутые из оправ и промытые алмазы обычно выкладывались на стол партиями по 18–20 фунтов (или 7,2–8,0 килограмм!), образуя гору, которая непрерывно росла, и этакую-то гору Агафон Фаберже сортировал, а затем запечатывал по отдельным пакетикам.[1031]
Не эти ли камни, а точнее, самые крупные и лучшие по качеству из них, попали в вечно закрытый ящик письменного стола Клавдии Новгородцевой, вдовы Якова Михайловича Свердлова? Они были так велики и обладали столь прекрасной игрой, что увидевший их в 1923 году отпрыск этой четы революционеров, однажды не устоявший перед соблазном вскрыть запретный ящик случайно оставленным без надзора ключом, решил: конечно же, «камни поддельные», «откуда у матери может быть такая масса настоящих бриллиантов?»