Петербургские ювелиры XIX века. Дней Александровых прекрасное начало

К сожалению, сведения о Хенрике Таппере обрываются после 1827 года, и дальнейшая его судьба неизвестна. Но, скорее всего, мастер рано скончался. Ведь его работы ценили. Недаром вышедшую из рук золотую, покрытую черным лаком табакерку, на крышке которой красовались миниатюрные портреты Александра I и его преемника на русском престоле, обрамленные изящно прочеканенными рамками, исполненными в сложной технике четырехцветного золота, при коронации Николая I «высочайше» пожаловали графу Йохану-Фредрику Аминову, представлявшемуся среди других членов финской делегации новому монарху[166].

Роскошный же знак испанского ордена Золотого Руна и крест прусского ордена Чёрного Орла, принадлежавшие Александру I, присоединили к коронным бриллиантам. При внесении в опись данные о происхождении вновь поступивших вещей, по обыкновению, опустили.

В 1865 году ареопаг придворных оценщиков вынес вердикт: престижнейший орден Золотого Руна, находящийся среди сокровищ Русской Короны, оказывается, декорируют не «пять бразильских рубинов», а такое же число жженых топазов, с чем через полвека согласился и видный академик-минералог Александр Евгеньевич Ферсман[167].

Любимые серьги императрицы Марии Феодоровны

Вероятно, именно Франсуа Дюваль, и скорее всего, в 1810 году исполнил для своей августейшей патронессы наряду с какими-то другими вещами баснословно дорогие серьги-«Вишенки»[168], ибо 1 октября он за что-то получил от императрицы-матери 50 000 рублей. Да это и не удивительно. Даже в 1865 году комиссия ювелиров, просматривавшая русские коронные драгоценности, оценила только алмазы в этих серьгах в 28 660 рублей[169].

В отличие от правления Екатерины II, когда в украшениях царили пышные розы, затем сменившиеся нежными сентиментальными незабудками и победными триумфальными оливами и лаврами, в самом начале XIX века в моде оказались, как можно судить по архивным документам, гораздо более скромные отечественные представители царства Флоры.

Франсуа Дюваль сделал в 1811 году для императрицы-матери новый стебелек к веточке вишен из рубинов[170]. Такие «веточки»-гирлянды тогда носили как эгрет. Еще раньше придворный ювелир представил своей повелительнице пару сережек с двумя круглыми жемчужинами под алмазными листочками[171]. Вероятно, они очень понравились Марии Феодоровне, и мотив веточки с парой крупных ягод, выглядывающих из-под природной крыши и напоминающих соплодия вишни или черешни, стал варьироваться мастером.

И вот на толстых черешках, набранных из триады крупных (каждый по 3,5 карата) бриллиантов, под укромной защитой листиков, унизанных алмазными «капельками росы», тяжело зависли обворожительные, восхитительной «игры» бразильские алмазы-солитеры, больше похожие на сказочные «спелые вишенки». Более крупная из каждой «сладкой парочки» сих «ягод» – это громадный 11-каратный овальный бриллиант, а «вишенка» поменьше, массой «только» в 6 карат, обязана своей грушевидной формой огранке «панделоком». Все дивные камни заключены в сплошную серебряную оправу с золотой подпайкой. Поэтому Франсуа Дюваль смог применить любимый «фамильный» прием, и на листиках из-под алмазной «росы» эффектно проглядывают тоненькие золотистые прожилки основы. Тяжелые серьги, чтобы не разорвать мочки уха, пришлось снабдить специальными золотыми «скобками», которые закреплялись в пышной прическе или подвешивались к золотому ободку, накидывавшемуся на ушную раковину.