Петербургские ювелиры XIX века. Дней Александровых прекрасное начало

13 сентября 1811 года Франсуа Дюваль представил своей патронессе целый набор драгоценных украшений из топазов и бриллиантов, стоивший десять тысяч рублей[179]. Императрица Мария Феодоровна явно хотела располагать сим великолепным гарнитуром ко времени предстоящих родов в далекой Германии ее третьей дочери, супруги герцога Карла-Фридриха Саксен-Веймарского и Эйзенахского. Вскоре оттуда пришла радостная весточка. Довольная августейшая матушка как раз в эти осенние дни еще наслаждалась жизнью в любимом Павловске и, зайдя в один из павильонов, написала в находившемся там дневнике: «Прощаюсь с моей красивой Фермой 27 сентября почти сразу после получения радостной новости о счастливом разрешении моей дорогой доброй Марии и о рождении моей второй внучки»[180].

Не приходится сомневаться, что Мария Павловна с восхищением приняла чудесный подарок, доставленный из России. Рисунок шатонов с топазом, окруженным двойным кольцом алмазов, напоминал о розовом бриллианте материнского кольца. Только теперь двойной ободок составляли бриллианты в ажурных кольцевых оправах, соединенных между собой в единую конструкцию редкими радиальными прутками. Колье дополняли точно такие же подвески-панделоки, как у серег, а окружающие их внешние алмазные ободки, закрепленные подвижно, завершались наверху крошечным прелестным бантиком. Особенно красив, хотя и прост по рисунку был съемный фермуар: двойной ажурный ряд металлической оправы казался испускаемыми розовым камнем лучами, завершающимися ослепительным сиянием диамантов. Самой фантазийной вещью гарнитура была кулон-брошь, называемая по-французски «devant de corsage», поскольку такое украшение по тогдашней моде непременно акцентировало центр корсажа на груди очаровательниц. Крупный овальный топаз возлежал на дивном треугольном бриллианте, покоящемся, как в гнездышке, в развилке двух зеркально симметричных веточек с листочками и тяжело свисающими кистями соцветий, а на пересечении стеблей был вывязан бант, от коего тяжело, покачиваясь в алмазном обрамлении, свисала грушевидная подвеска.

Новорожденную крошку-принцессу Августу впоследствии ожидал высокий жребий: она вышла замуж за принца Вильгельма Прусского, будущего первого германского императора. А памятный убор из розовых топазов переходил от матери к дочери, пока не очутился среди сокровищ Шведского королевского дома[181].

Уники царства минералов, дарованные императрице Марии Феодоровне заботливым супругом

Еще Павел I отлично знал об увлечении своей благоверной всевозможными минералами, предпочтительно редкостными, а поэтому старался радовать супругу в ее праздники уникальными самоцветами, оправленными в достойную оправу искусными руками Якова Дюваля, «Собственного ювелира» капризного русского самодержца.

22 июля 1797 года, в день Ангела (или тезоименитства, как тогда выражались) возлюбленной супруги монарх удостоил ее перстнем с чрезвычайно красивым сапфиром в обрамлении драгоценных бриллиантов, стоившим всего лишь 3800 рублей[182]. Но потом подарки становились все дороже и дороже.

Ровно через год императрица Мария Феодоровна получила от предупредительного мужа «привеску»-кулон из «великолепного опала, окруженного крупными бриллиантами», на сей раз уже в 9500 рублей[183].

Опалы издавна привлекали взоры любителей камня своей необычной красотой. Восхищался ими и автор знаменитой «Естественной истории» – погибший 25 августа 79 года при извержении Везувия Гай Плиний Секунд Старший, ибо «есть в них нежнейший огонь, нежели в карбункулах, блестящая багряность аметиста, есть морецветная зелень смарагда, и все светятся ровно в неимоверном смешении». Да и позже завораживающе переливчатые красавцы соперничали по цене с диамантами, поскольку знатоки с апломбом уверяли: «Гораздо скорее можно найти несколько сот наилучших алмазов, нежели десяток опалов без всякого порока». И вдруг с начала XIX века в Европе опалы стали считать камнями, приносящими несчастье, и к середине столетия торговля ими совершенно заглохла.

Источник смешного суеверия удалось обнаружить кандидату геолого-минералогических наук Спартаку Фатыховичу Ахметову в «историческом» романе Вальтер Скотта «Карл Смелый, или Анна Гейерштейнская, дева мрака», появившемся в русском переводе в «Северной Пальмире» лишь в 1830 году Для удобства чтения пухлый опус британца издали пятью небольшими томиками. Роман привлекал лихо закрученной интригой, звучными именами и таинственной мистикой. И что же выяснилось? Дамы берегли не только свои прекрасные очи от излишнего напряжения, но и волнуясь за безупречную гладкость лиц, боялись, что на их нежной коже от переживаний появятся нежелательные складочки-морщинки. На страницах же книги модного писателя разыгрывались нешуточные страсти.

^{В.Л. Боровиковский. Павел I в костюме гроссмейстера Мальтийского ордена. 1800 г.}