Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010

Ездил оформляться в Сестрорецк и заходил на кладбище к М. М. Зощенко. Могила у самой ограды, но далековато от входа. Прошел дождь, еще капало с сосен, и в воздухе стояла испарина. Коренастые сосны, холмы. Белый мрамор обелиска, цветы. Я робко отворил калитку, словно боялся, что меня спросят: «А ты, кто такой?», присел на мокрую лавочку, подстелив газету. Закурил, но тут же вспомнил, что на кладбище нельзя, и загасил сигарету. Рядом, в низинке, блестели рельсы железной дороги и провисали провода над ними. На проводах сидели вороны. Люблю Зощенко — особенно «Голубую книгу».

4 сентября 1985 г. Зеленогорск.

Вышел на дежурство в новый гараж. Работа та же, но ближе ездить. А летом от дачи десять минут пешком. Встретил знакомых. С одним в детстве играл в футбол, с другим удил на пирсе рыбу, с третьим дрался в парке на танцах. Некоторые мужики признали меня сами: «О, а где твой брат Юрка сейчас? Мы с ним за сборную Зеленогорска в футбол играли». Вспомнили и Володю. Было приятно.

Сторож Герасим Михайлович дал мне потрогать запястье с осколками разрывной пули под кожей. Металлические горошины перекатывались. Вторая разрывная пуля попала ему чуть ниже горла и осыпала верхушки легких стальным дождем.

Из «Поучений Владимира Мономаха», двенадцатый век: «Посмотри, брат, на отцов наших: что они скопили и на что им одежды? Только и есть у них, что сделали душе своей». Это я купил книгу «Древнерусская литература», пособие для студентов филологических институтов.

Борис Стругацкий вернул мне рассказ «Летающий водопроводчик». Написал теплые слова, рассказ назвал добротным и смешным, его можно предлагать в печать. «Но я жду от Дмитрия Каралиса большего…»

Я и сам жду от себя большего и всё никак не дождусь.

Недавно я попытался выступить на семинаре «по-умному». Стругацкий сказал: «Дима, не умничайте! Говорите, как думаете! Я всегда ценил вашу искренность!»

27 октября 1985 г., воскресенье. Зеленогорск, гараж.

Зеленогорский гараж чище и культурнее, чем гатчинский. Народ деликатней. Общее — шоферские пьянки.

Герасим Михайлович поддал по случаю воскресенья, прилег на диванчик и задремал. Сопит, похрапывает. Сегодня он рассказывал о пленных немцах. Генералитет и офицерство кормили в нашем плену по особым нормам, установленным Красным крестом: булка, масло, мясо, яйца. Страна голодала в конце сороковых годов, а пленных содержали, как положено.

В одном из рассказов Чехова женщина говорит мужу: «У вас честный образ мыслей, и потому вы ненавидите весь мир. Вы ненавидите верующих, так как вера есть выражение неразвития и невежества, и в то же время ненавидите и неверующих за то, что у них нет веры и идеалов; вы ненавидите стариков за отсталость и консерватизм, а молодых — за вольнодумство. Вам дороги интересы народа и России, и потому вы ненавидите народ, так как в каждом подозреваете вора и грабителя. Вы всех ненавидите».

Бывает, и я живу по этой схеме, только веру в Бога не трогаю. Да и ненависть — слишком сильное для меня чувство. А злость случается.

Борис Стругацкий предложил мне поехать на семинар молодых писателей-фантастов в Дубулты, под Ригой. Если договорюсь на работе, то поеду.

19 ноября 1985 г. Зеленогорск, гараж.

Сторож Володя Осипов, 1929 года рождения, блокадник:

«Мать мне говорит: „Сходи, Володя, к соседке, что-то она третий день не выходит“. Я захожу к ней в комнату, та лежит под одеялом. Зима, холодно. Она и говорит: „Если тебе не трудно, Володя, почеши мне ноги. Что-то чешутся“.

Я одеяло поднимаю, а там крысы — ей пальцы грызут. Костяшки торчат. Крысы разбежались. Я одеяло опустил, обжал со всех сторон и двумя утюгами придавил.

— Спите, — говорю, — больше чесаться не будет.

А утром она умерла».

Он жил на Васильевском острове, на 3-й линии.

Сейчас ходит по лесам, собирает чагу, делает из нее чай и угощает всех, уверяя, что она помогает от рака и других болезней. Три года назад лежал в Песочном с опухолью желудка — оперировали.

Маленький, худой, беззубый, в неизменном беретике, похожий на обезьянку, которая в моем детстве мелькала в телевизоре вместе с Телевичком. Пару месяцев назад я вытолкал его из будки, когда он пришел затемно на смену и стал светить мне в лицо фонариком, разглядывая нового человека и интересуясь: «Что это за чмырь тут лежит?» Я спал. Мы не были еще знакомы. Я выкинул его и запер дверь. Он бегал под окном и обещал сходить за топором, чтобы зарубить меня.

Потом мы подружились.

Вот кличка, родом из блокады: Меня-чуть-не-съели. Когда он выпивал, то рассказывал, как в блокаду его чуть не съели.

Он был пятилетним мальчиком. Отец работал на пороховом заводе, мать продавала семейные драгоценности и картины русских классиков. Однажды двое исхудавших мужчин с горящими глазами взяли его за руки и повели со двора, обещая сначала конфеты, а когда он не понял, что это такое — хлеба. Мать увидела, что уводят сына, и догнала их.

— Они хотели тебя съесть! — уверяла она. — Никогда больше не ходи ни с кем!