Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010

Володька Осипов уверяет, что это строки из письма Есенина к деду. Маленький, суетливый, болезненный мужичок, сегодня он дежурит в мою смену. Он 1926 года рождения, и сегодня уверял меня и кочегара Мишу, что воевал в Финскую войну 1939 года и его ранило осколком в руку, отчего левая кисть плохо слушается. Когда мы сильно усомнились, чтобы тринадцатилетних подростков брали на фронт, он закивал: «Правильно, в тридцать девятом я лицо себе отморозил! А на фронте я с сорок первого!» Когда мы взяли под сомнение и этот факт, он долго спорил и наконец согласился с реальной датой его возможного призыва в армию — 1944 год.

— Ну да, да, — закивал он, — меня призвали в сорок четвертом… Вот меня осколком и ранило. Здесь, здесь и здесь, около плеча. Все правильно.

— А именными трусами тебя не награждали? — с ехидцей спрашивает кочегар. — Чтобы после атаки переодеться?

Володя делает плакатно-злое лицо, тяжело дышит:

— На мне фрицы зубы сломали! — плаксиво выдыхает он. — Я их всех делал, как хотел! Они у меня вот где все были! — он стискивает кулак. — Вот, где были! Пачками! Пачками делал!

Он судорожно вздыхает и выходит на крыльцо смахивать слезы. И пропадает где-то в шхерах гаража.

Такой вот у нас Володя. Одинокий безобидный мужик. Фашисты, по сути, отобрали у него детство — он им этого никогда не забудет. Так мне кажется.

Мы курим с кочегаром Мишей, он щурит красное от котла лицо, и я не решаюсь спросить, откуда у него синие пороховые пятна на скуле и лбу. Неожиданно он рассказывает про свою мать. Миша во время войны жил в Новгородской области. Ему было пять лет, когда началась война. Отца репрессировали в 1937 году как врага народа.

— Он был ближе к кулакам, чем к беднякам, — покуривая, сказал Миша.

Рядом с их деревней располагался немецкий аэродром. Мать работала там уборщицей. У нее было трое детей. Она вместе с одной женщиной полгода укрывала от немцев нашего летчика, сбитого над аэродромом. Самолет упал в лесу, и они перетащили летчика в старый погреб, где и кормили чем могли.

Однажды пришли партизаны и повелели ей сломать прожектор, который стоял на аэродроме. Пригрозили ей, напомнили про мужа, врага народа… Про летчика в погребе она им не сказала.

В очередной раз, когда она мыла пол в прожекторной будке, немец полез на вышку чистить прожектор и оставил полканистры бензина, которым заправлял двигатель генератора. Топилась печь. Мать домыла пол и поставила открытую канистру рядом с дверцей. Затем она крикнула немцу, что работа сделана и поехала на телеге в деревню. Через несколько минут грянул взрыв. Немец чудом уцелел. Ее догнали и забрали в комендатуру. Держали три дня. Кто-то из немцев подтвердил, что взрыв произошел после того, как она уехала. Спасло и то, что муж — «враг советской власти».

Ее отпустили. Немца отправили на фронт.

Что стало с летчиком, как отнеслись к выполненному заданию партизаны, и как сложилась судьба Мишиного отца, не знаю.

Привезли на буксире сломавшийся «камаз», и мы с Мишей разошлись — я пошел осматривать машину, а он — кидать уголь в кочегарку.

Пришел Володька, слегка поддатый. Спрашиваю:

— Ну, что делаешь?

— Что делаю? Я всегда что-нибудь делаю. На свою задницу.

Опять Володя, ночные рассуждения:

— Геббельс у немцев был, как у нас Левитан. Да! А Левитана в войну наши под землю прятали. Да… Голос такой был, что немцы не выдерживали. Как заговорит, так мурашки по коже. От его голоса фрицы дивизиями сдавались!

Вспоминаю, как дремлющий Герасим Михайлович на мой вопрос, есть ли у него спички, ответил: «Возьми в шинели, в левом кармане». А на стене висело пальто. Перед этим он стонал во сне тоненьким голоском, жалобно как-то.

Он дважды ранен, воевал под Сталинградом.

Рассказывал, как в Югославии, будучи еще капитаном, попросил у дочери хозяйки дома, где они остановились заночевать: «Дай, пожалуйста, спичку!» Девушка покраснела и выскочила. Мать подступилась к нему с кулаками и хотела прогнать. Герасим Михайлович (тогда просто Герасим) захлопал глазами — что я такого сказал? Выяснилось, что «спичка» созвучна с «пичкой» и его просьбу расценили как прямую атаку на девичью честь.

16 февраля 1986 г. Зеленогорск, гараж.

Вчера начал 90-ю страницу повести «Мы строим дом». Хорошо идет. Надо заканчивать.

Отвлекает сбор материалов для сценариев — езжу по разным конторам, книжным магазинам и т. п. Заказчик всего цикла — «Союзкнига». Обещают неплохо заплатить.

Был на выставке «Интенсификация-90» и там, в разделе «Новые технологии — новые производства», наткнулся на табличку около портативного приборчика: «ФАНК-1. Фотометр аналитический Каралиса». Володин прибор! Вот бы он порадовался!..

Я коснулся пальцами любимого детища брата. Молодец, Володя. Молодцы сотрудники — назвали прибор его именем.

Сторож Володька в синем беретике стоит у ворот, изображает из себя ответственное лицо. Идет мужик в сдвинутой на затылок кепке:

— Эй, друг! Который час?

— Какой я тебе друг! — цедит Володька. — Твои друзья в овраге лошадь доедают… Половина восьмого…

Мужик хлопает глазами и проходит мимо.