Появился он на свет «незаконнорожденным» 15 ноября 1865 года. В своей анкете в советское время Петр Иванов всегда указывал: «мещанин города Ленинграда из Императорского Воспитательного дома». По старинной семейной легенде, матерью его являлась немка-гувернантка, служившая у неких господ в квартире на Большом проспекте Петербургской стороны. Появившегося на свет ребенка она сдала в Воспитательный дом. Оттуда спустя некоторое время малыша отдали на «вскормление» в русскую крестьянскую семью Ивановых в деревню Заполье нынешнего Волосовского района, неподалеку от Извары. Запольские старожилы рассказывали, что первое время его изредка навещала мама-гувернантка, но затем ее визиты прекратились.
Согласно установленным правилам, «питомец» до 14 лет должен воспитываться в крестьянской семье, а затем либо отправляться на учебу в ремесленное училище, либо оставаться в той же семье, но уже в качестве наследника. Ивановы выбрали второй вариант: своих детей они не имели, поэтому усыновили «питомца». Когда он вырос, приемные родители выгодно женили его на волосовской купчихе Евдокии Григорьевне.
Фамилия ее в семейной истории не сохранилась, известно только, что происходила она из пригорода Волосово – из Лисино, а потому прилипло к ней деревенское прозвище – Лисина. Вообще про ту купчиху известно мало. Говорят, красотой не отличалась, но была богатой. Впоследствии ее родственники во время Гражданской войны среди многих тысяч беженцев с отступающей белой армией Юденича ушли за границу. Потом перебрались во Францию, а оттуда – в Америку…
Маргарита Борисовна Абрамова уверена, что ее дед точно имел немецкие корни, поэтому легенда о немке-гувернантке имеет полное право на существование. В характере Петра Иванова, а позже и у его потомства, преобладали чисто немецкие черты – педантичность, четкость, аккуратность, практичность. Даже по внешнему виду его дети отличались от всех деревенских – было в них что-то особенное, «нерусское». Чистюли, педанты, со стальным оттенком глаз, как у многих немцев.
Все дети Петра Иванова отличались исключительным трудолюбием, как правило, работали до глубокой старости и не меняли место работы. «Отец мой, Борис Петрович, – рассказывает Маргарита Борисовна, – всю жизнь работал только на одном предприятии – заводе станков-автоматов на Петроградской стороне в Питере. Эту работу прервала только война, в которой он участвовал в составе Балтийского флота. На заводе он прошел многие рабочие специальности и должности, дойдя до мастера, а в последние годы был "ночным директором"…»
Крестьянское воспитание плюс генетические черты сделали из бывшего «питомца» Воспитательного дома крепкого хозяина и хорошего работника, очень любившего трудиться на земле. Его сад в родной деревне Заполье являлся самым лучшим, богатейшим среди всех прочих, в нем росли отборные сорта яблонь.
Накопив в деревне денег, Петр Иванов приехал в Петербург и открыл извозное дело. С тех пор летом он жил в Заполье, а зимой трудился в Петербурге. Владел извозом на Обводном канале, приобрел каретную мастерскую, имел четырех наемных работников и двенадцать лошадей.
После революции Петр Иванов перестал заниматься извозным делом в Питере, осталось лишь хозяйство в деревне Заполье. Во время Гражданской войны на территории Петроградской губернии он на некоторое время был мобилизован в белую армию Юденича – подвозчиком припасов.
Во времена НЭПа Петра Иванова не трогали, но как только началась коллективизация, жизнь пошла наперекосяк. Его, крепкого хозяина на земле, зачислили во «враги народа». Обвиняли в сопротивлении политике коллективизации: мол, «самораскулачился», чтобы не отдавать имущество и живность в колхоз. В 1932 году приговорили к году тюрьмы, но заменили штрафом. В 1935-м году, как кулака, выслали в Свердловскую область. В марте того же года он оттуда бежал, вернулся в родную деревню. Снова выслали – на этот раз поближе, в Батецкий район. Потом работал конюхом при известковом заводе в Изваре.
В недоброй памяти 1937 году Петра Иванова арестовали по доносу – за «антиколхозные высказывания». В протоколах допроса значилось, что Петр Иванов, «кулак-торговец», говорил следующее: «всех душат, жить нельзя, вот воевали за свободу и довоевались, теперь сидите и молчите. Недолго царствовать они будут, скоро придут к нулю». Припомнили ему и прошлые дела. Обвинили в том, что в конце 1919 года, во время бегства армии Юденича, он «вез белых до Нарвы».