Петербургские тени

И дети Томашевских, хотя за общий стол не допускались, этого гостя выделяли. Между собой называли его «хорошеньким дяденькой»: был он какой-то уж очень ладный и даже немного походил на Пушкина.

Впрочем, фигура Юрия Тынянова возникла в нашем рассказе лишь на минутку, и только для того, чтобы предуведомить его важнейшую мысль.

«В эпоху разложения какого-нибудь жанра, – писал Юрий Николаевич, – он из центра перемещается в периферию, а на его место из мелочей литературы, из ее задворков и низин вплывает в центр новое явление (это и есть явление «канонизации младших жанров», о котором говорит Виктор Шкловский)».

Ведь это не только о литературе. Сразу представляешь, как в эпоху разложения всего и вся они приходят к Томашевским. Отдадут должное «младшим жанрам», выпьют и закусят, и казавшее неотвратимым уже не пугает.

Помимо этого «перемещения» есть и менее заметное. Вслед за тем как Юрий Николаевич высказал это соображение, оно обнаружилось в стихах Ахматовой. Речь тут тоже шла о «задворках» и «низинах», или, – уточняла Анна Андреевна, – «соре», «желтом одуванчике у забора», «лопухах» и «лебеде».

Надо упомянуть просторечный, можно сказать, простодушный оборот во второй строфе:

По мне в стихах должно быть все некстати,
Не так как у людей…

Так вот оно что. Говорилось о чем-то близком и незатейливом, но тут же оказалось, что это дело отнюдь не каждого, а лишь отмеченных и избранных.

Теорема Юрия Слонимского

У балетного критика Юрия Слонимского имелась на сей счет специальная теория.

Критик был человеком театральным и свою теорию разыгрывал. Несколько раз поставит в тупик собеседника, и тот сразу начинает что-то понимать.

Придет к Юрию Иосифовичу кто-то пожаловаться на неурядицы, и сразу начинается допрос с пристрастием. «А что бы, – говорит, – на вашем месте сделал Мариус Петипа?»

Да кто ж его знает, что бы он сделал? Ведь не привелось достопочтенному Мариусу Ивановичу жить при Советской власти!

Не дожидаясь, пока собеседник переварит вопрос, критик сразу предлагал ответ.

– Он поставил бы прекрасный танец.

Вот оно как! Жизнь подставляет тебе подножки, а ты не бросаешь любимых занятий. То есть, конечно, падаешь, но потом продолжаешь в том же духе.

Как существует вечный вопрос, так есть и вечный ответ. Что бы ни происходило, трудно придумать выход лучше этого.

С таким ощущением жило это поколение. Лечили не подобное подобным, а чем-то диаметрально противоположным.

Тут правильней вспомнить не заморскую «Турандот», а наш родной «Вишневый сад». Там, когда ждут известий о продаже имения, устраивают вечеринку с фокусами и еврейским оркестром.

Может, чувствуют, что судьбу лучше принимать в толпе гостей? Как бы вблизи продолжающейся жизни. Под звуки музыки, которая грустит, но не сдается, предлагает то плакать, то танцевать.

Считается, жизнь у героев Чехова скучная, чуждая игре. Вместе с тем они постоянно тормошат друг друга. Кажется, сложись их судьба иначе, все бы пошли в актеры-любители.

В «Чайке» исполняют пьесу о Мировой душе. В «Трех сестрах» фотографируются всей компанией. Даже прохожий в «Вишневом саде» встает в позу и начинает вещать.

Такие «актеры» – почти то же, что «скрытые диссиденты». Все время норовят что-нибудь выкинуть. Окружающая жизнь гнет в свою сторону, а они в свою.

Заметки на полях

Мне тоже поневоле пришлось стать текстологом. С этой и с другой стороны страницы Зоя Борисовна оставила множество пометок.

«Как много стало людей, которые умеют заваривать чай только в своей чашке» (это об упомянутом случае с Зощенко).

«Предметом папиных насмешек чаще всего было невежество» (это в связи с нашим разговором о юморе в доме Томашевских).

А вот по поводу того, что как-то во время игры в шарады потребовалось изобразить негра: «Дивный художник и изящнейший мужчина Володя Васильковский набрал полную ладонь туши и плеснул себе в лицо. Потом вся компания макала его в ванну».

Или вдруг такое воспоминание: «Кирпотин был человек очень серьезный. Как-то с ним произошел казусный случай. Папа нашел на улице его членский билет Союза писателей. Подходит к нему в столовой Дома литераторов и говорит: «Валерий Яковлевич, я нашел ваш членский билет». Тот смотрит удивленно и отвечает: «Борис Викторович, я тоже умею шутить».

Комментируя фразу о том, что не жил Петипа при советской власти, Зоя Борисовна сделала приписку: «Жить не довелось, а памятник на гурзуфском кладбище валялся до последнего времени».

Значит, встреча хореографа с новым порядком все же состоялась. При этом режим, как обычно, продемонстрировал свое равнодушие.

Больше всего замечаний вызвала главка о Шостаковиче. Мой пересказ слов композитора она сразу заменила точной цитатой.

Фраза «Так надо было с вами поговорить» действительно замечательная. Можно размышлять над ней столько же, сколько над его музыкой.

Особенно впечатляет сослагательное наклонение. Неясно, случилось это на самом деле или осталось неосуществленным.

Еще Зоя Борисовна осудила меня за то, что я сравнил лицо Дмитрия Дмитриевича с маской.