Петербургские тени

Думаю, Анне Андреевне хотелось, чтобы Дмитрий Дмитриевич написал «Реквием» на ее стихи, но он, как известно, этого не сделал. Слишком много им было уже сказано на эту тему. По сути, все его творчество, начиная с пятой симфонии, это реквием по невинным жертвам… И все же диалог не прервался. Дмитрий Дмитриевич даже отчасти выполнил ее пожелание, направив к ней своего ученика Тищенко, который написал свой «Реквием»… Ахматова как-то сказала, что умный человек – это тот, кто может ответить на десятую реплику.

АЛ: Ответить на десятую реплику – это ответить не сразу?

ЗТ: Именно сразу. Понять, для чего человек завел разговор. Мастером такого рода ответов был Рихтер. Как-то прибегает к нему Нина Львовна: «Голованов дает нам квартиру». Голованов был не только мужем Неждановой, директором и худруком Большого театра, но еще и средним композитором. Слава сразу все понял и сказал: «Голованова я играть не буду». Нина Львовна даже заплакала: «Славочка, один раз прелюды Голованова – и у нас будет свой дом». Так и остались Рихтер и Дорлиак в общежитии.

Уже после смерти Анны Андреевны делаю интерьеры ахматовского музея в Бежецке. Для этого мне нужны кое-какие портреты. Прошу Ирину Антоновну, вдову Шостаковича, дать фотографию Дмитрия Дмитриевича. И тут вспоминаю про красную книжку, которую Анна Андреевна у меня когда-то отобрала. Спрашиваю, сохранилась ли она у нее. Рассказываю о том, что сначала это был мой экземпляр. Ирина Антоновна тут же приносит книгу из соседней комнаты. На первой странице рукой Анны Андреевны написано: «Дмитрию Дмитриевичу Шостаковичу, в чью эпоху я живу на земле». Я восхищена, а Ирина Антоновна говорит, что у нее есть надпись еще лучше. Вынимает крохотную книжечку Пастернака. Читаю: «…В эти дни я хочу сказать, что мы не должны себе изменять… и да хранит Вас издали Ваше великое будущее. Февраль 48 года». И это Борис Леонидович, ученик Скрябина, который в принципе музыку Шостаковича не должен был особенно ценить…

Неосуществленный памятник

Самое начало горбачевского времени. Никто не спросит: «Как дела?» или «Как здоровье?», а только: «Что прочел?» или «Что собираешься читать?».

Сидят они с Рихтером в гостинице и обсуждают последние публикации. В чем-то впереди он, а в чем-то она.

Посмотреть со стороны, так типичные двоечники. Будто раз пять оставались на второй год и наконец перешли в следующий класс.

Оказывается, и это пропустили, и то. Но не унывают, а, напротив, радуются новому знанию.

Само собой, от спешно заштрихованных «белых пятнах» перешли к итогам.

Эти журнальные подшивки тоже, конечно, памятник, но все же когда-нибудь воздвигнут настоящий монумент.

Что это может быть такое? И вообще, какое сооружение вместит весь ужас прошедших лет?

Сколько раз Рихтер делился с ней своими фантазиями. Причем всегда со многими подробностями. Будто прямо сейчас собирался их осуществить.

На сей раз Святослав Теофилович хотел рассказать о памятнике жертвам террора, который когда-нибудь установят в центре Москвы.

Она уже приготовилась слушать, как вдруг им помешали.

Представляете: полный зал, музыкант положил руки на клавиши, а тут в дверь стучат.

Вы, мол, переживали по поводу билета на поезд, так мы его принесли.

Вот что-то подобное произошло в эту минуту.

Возвращаться к начатому разговору уже не хотелось. Тут ведь тоже требуется вдохновение, а оно куда-то испарилось.

Сон Зои Борисовны

Казалось бы, вещие сны – прерогатива художественных персонажей, но почти через год она увидела вещий сон.

Чему, впрочем, удивляться? Вокруг нее всегда такая концентрация искусства, что с ней и должно случаться нечто подобное.

Все видно отчетливо, как в кино. Тот же гостиничный номер. Справа на диване сидит Зоя Борисовна, а Рихтер слева на стуле.

Уж не попала ли она опять в тот день? Тогда их диалог прервался на полуслове, а сейчас продолжается.

«Помните, – говорит Рихтер, – мавзолей Ленина? Ведь действительно выдающееся творение». «Да, – кивает она, – замечательное» – «А стены, стены…» – настаивает он. – «Что говорить, стены превосходные…»

А потом еще какие-то аргументы с его стороны. Она опять же не спорит, но хочет понять, к чему он ведет.

Да как к чему? Ведь это и есть памятник. Достаточно выбить с четырех сторон имена жертв.

Все имена. Тысячи, сотни тысяч. А имена поэтов, художников и музыкантов выделить золотом. Чтобы они читались вместе со всеми, но в то же время отдельно.

Гроб с Лениным? Пусть находится в центре. Может, и жестоко оставлять вождя наедине с жертвами, но нельзя сказать, что несправедливо.

Она вся в этой истории. Хотя сон ее личный, недоступный для посторонних, но право отгадки тут отдано другому.

Ответ Рихтера

Вскоре стало известно, что Святослав Теофилович заболел. Жил в каком-то монастыре во Франции. Прошел слух, что он умирает.

Навестить его направилась их общая приятельница. По просьбе Зои Борисовны она рассказала ему эту историю.

Рихтер помолчал, а потом произнес: «Очень похоже». С одной стороны, он подтверждал свое мнение, высказанное во сне, но в то же время хотел что-то уточнить.