Петербургские тени

Заглянет на минутку, буквально на пороге что-то изобразит, расскажет последний анекдот. Мы с Колькой его обожали. Бывало, еще открываем дверь, а уже заранее хохочем… Помню, показывал нам Димку Эйхенбаума. Будто бы тот смотрится в зеркало и спрашивает Бориса Михайловича: «Папа, где брить?». У Димки тогда появилось что-то вроде бородки… Еще Ираклий нас учил музыке. Человек он был удивительно музыкальный.

Андроникова обожал Алексей Николаевич Толстой. Ираклий был при нем вроде как шут гороховый… Когда Толстой скучал или хотел кого-то развлечь, то звонил и говорил: «Приходи, дам обедать». А Ираклий был полунищий, мальчишка, денег вечно не хватало, так что эти обеды для него были не лишние. К тому же престиж. Он сидел за одним столом с Качаловым, Фединым, Соколовым-Микитовым. И когда Ираклий, женившись, переселился в Москву, Толстой о нем не забывал.

Был такой случай. Идут первые выборы в Верховный совет. Утром звонит Толстой со своим традиционным: «Приходи, дам обедать». Ослушаться невозможно. Ираклий приезжает, а после обеда Толстой говорит: «Мы едем в Ярославль. Меня там выбирают». «Я не могу, – отвечает Андроников, – мне необходимо то-то и то-то». – «Ираклий, будет много радостей и веселья», – обрывает его Алексей Николаевич, – поехали». Он его буквально силой посадил в машину, они отправились на вокзал, а оттуда в Ярославль. Собрание происходило в огромном зале. Выступает какая-то училка, рассказывает биографию будущего депутата. Толстой слушает-слушает и не выдерживает: «Что вы можете знать о моей жизни! Ираклий, изобрази!» Ираклий стал показывать свой знаменитый номер: «Гости у Толстого». Тот самый, где Толстой разговаривает так: «Федин, не пяль свою букву» или «Соколов-Микитов, курицу надо есть вилкой, это тебе не медвежатина»… Публика, которой предстояло голосовать за своего кандидата, сидела ошарашенная. Засмеяться вроде ситуация не позволяет. Все-таки такое важное собрание. Хохотал, причем в голос, один Алексей Николаевич. Конечно, он смеялся и над тем, как его показывает Андроников, и над самим Андрониковым, которому было в этот момент немного не по себе.

АЛ: Толстой получил максимум удовольствия. Но все же, согласитесь, это удовольствие хозяина крепостного театра.

ЗТ: Митя Толстой говорил мне, что, с его точки зрения, папа в первую очередь был актером. В своей основе Алексей Николаевич был человеком благородным. Достаточно благородным.

АЛ: Это очень важное уточнение.

ЗТ: Анна Андреевна всегда повторяла: «Сколько добра сделал этот человек, а если и делал зло, то только себе». Никто не может сказать, что пострадал от Толстого, но сам он, конечно, себя во многом погубил… В тридцать седьмом арестовали художника Малаховского, Алексей Николаевич помчался в Москву, вернулся в дым пьяным, его буквально вынули из поезда. Он, рыдая, сказал: «Пустили в расход»… Как видно, Толстой кое-что о себе понимал. И вообще был не чужд самоиронии. Поэтому и таскал за собой Андроникова. Тот же Малаховский сделал на него множество карикатур…

Эти истории я знаю, в основном, от Мити Толстого. Митя у меня на глазах вырос в талантливого, очень умного и образованного человека. Просто сказочно образованного. К тому же очень доброго. Характером он был в мать, а от отца взял внешность и страсть к актерству.

Всю жизнь вел себя немного вызывающе. Когда я впервые увидела его в Крыму, ему было восемь лет, он был весь такой нежный, бело-розовый, в каких-то заграничных штанишках. Явился на спортивную площадку. Долго-долго смотрел, как мы играем, а потом произнес: «Я играю лучше вас всех взятых вместе в квадрате». Все замерли, никто не знал, что такое «в квадрате». И вообще – откуда взялся этот поросенок в белых штанах? У нас-то ничего белого не было. Ну если только зубы и панамки… После того как Митька это произнес, мальчишки стали потешаться, но он держался твердо. Потом приходил каждый день, рвался играть, но в нашу компанию его все же не приняли… Еще был такой случай, уже в Ленинграде. Как-то отправились мы на «Ричарда Третьего» в БДТ, а нас не пускают. Прошел только Алеша Дьяконов, да еще Нинка Федина. Алеша все же был на год нас старше, а Нинка, хотя и моложе, выглядела сильно взрослой. Мы не знаем, что делать. Тогда Митька танком пошел на билетершу. «Я – Толстой, – сказал он, – пропустите всех»… А вот история другого рода. Когда Митька прочел «Хлеб», то просто впал в отчаяние. Специально отправился в Москву и набросился на отца с кулаками. Обливался слезами, чуть ли не бил его. «Как ты смел, – кричал он, – ты оскорбил нас всех! Для чего ты это сделал?» Отец драться не стал, а, напротив, обнял его и сказал: «Для того, чтобы ты мог учиться в консерватории».

АЛ: Вот видите сколько актеров. Но все-таки Андроникова им было не переиграть. Это такой же удивительный феномен, как Яхонтов.