Петербургские тени

ЗТ: Как же. Она считала, что Лева по-настоящему талантливый ученый, но стихов ему писать не следует… Тут можно вспомнить слова Пушкина, который, заботясь о своих детях, говорил: «Не дай Бог Сашке писать стихи да воевать с царями. Плетью обуха не перешибет, а в стихах отца не переплюнет».

АЛ: Вообще, Лев Николаевич человек удивительно цельный. И в своих достоинствах, и в заблуждениях.

ЗТ: Перед смертью Лева это еще раз доказал. Он знал о том, что умирает. И я знала. Раздается телефонный звонок. «Где ты еще найдешь такого человека! – говорит он, – я написал все, что хотел, и напечатал все, что хотел. Теперь мне уже делать нечего». В считанные дни его не стало…

Личное отступление

Насколько точно она все запомнила? Уже почти не осталось людей, которые могли бы что-то подтвердить.

На этот счет у меня тоже есть доказательство. Случай, может, и незначительный, но для меня существенный.

Всю жизнь мой отец гордился тем, что однажды разговаривал с Ахматовой.

Вообще-то их разговор был вынужденно коротким. Ведь они беседовали как врач и пациент.

Было это летом шестьдесят четвертого года, в Комарово, где родители снимали комнатку.

После суточного дежурства на скорой отец немного спал, а потом садился за свою первую повесть.

Единственный стол в доме был занят моими игрушками, а потому он сидел на полянке, а перед ним на табуретке стояла пишущая машинка.

Под табуреткой спала наша собака. Как видно, ей снились военные канонады, отдаленно напоминающие стук «Эрики».

Однажды мой дед бесцеремонно подошел к отцу и потребовал срочно прервать работу.

То, что случилось, было куда важнее удачного начала абзаца или давно выношенного окончания фразы.

Да что тут говорить. Заболела Ахматова, и какие-то люди искали для нее врача.

Еще более личное отступление

В последние годы у деда совсем не было повода для решительности, но тут это чувство проснулось.

Не совсем, как видно, была утрачена квалификация. Ведь еще двадцать лет назад он мог приказывать не только своему сыну.

Хотя начальник райздрава не бог весть какая должность, но право пошуметь у него есть.

Уж, конечно, дед себе в этом не отказывал. По полной требовал с врачей и медсестер. Если в его районе медицина стояла крепко, то лишь потому, что держалась на его окрике.

В космополитическую компанию дед лишился должности, некоторое время ждал ареста, а потом закрепился на скромной должности рентгенолога.

Так и прожил рентгенологом всю оставшуюся жизнь. Иногда, правда, в узком кругу любил поговорить о прошлом.

Непременно ввернет где-нибудь на третьей фразе, что отнюдь не всегда находился в тени рентгеновского кабинета.

Причем не станет долго ходить вокруг да около, а так прямо и скажет: «Когда я был у власти…».

Дело, как видно, не в должности, а в том, как человек себя ощущает. Судя по всему, было в его ощущении что-то такое, что потом приятно вспоминать.

Дед казался себе немного Меншиковым в Березове. Потому-то так небезразличен был к тому, в чем ему мерещилось нечто историческое.

Кажется, он опять чувствовал: вот оно! Даже если тебя это не коснется, то пусть хотя бы сын примет участие.

Дед точно знал, что Ахматова великая поэтесса, и никакие постановления не могли его в этом разубедить.

Впрочем, себя он тоже считал начальником райздрава, временно покинувшим главный в своей жизни кабинет.

Совсем личное отступление

Когда отца привезли к Ахматовой, ей уже стало лучше. Только и сказала: «Все прошло». Даже в эту прозаическую минуту она оставалась автором кратчайших формул.

Почему я об этом рассказываю? Да потому, что когда я познакомился с Зоей Борисовной, она сразу поинтересовалась: а не был ли мой отец врачом?

Дело тут, конечно, не только в памяти. Главное, что всякий день, связанный с Анной Андреевной, имеет для нее абсолютное значение.

Причем если бы что-то поэтическое, так ведь и ее приступы она помнит наизусть. Может, как стихи, повторить историю каждого ее недомогания.

И если бы только приступ, но буквально все привходящие обстоятельства. Даже моему отцу с его металлической коробочкой со шприцем в ее воспоминаниях нашлось место.

Конечно, отец гордился этим сюжетом. Все же не так много на свете людей, чьи советы Ахматова благосклонно приняла.

Почему-то мне запомнилось, что он сделал укол, и я решил показать свою осведомленность.

Зоя Борисовна и вообще нетерпима к разного рода приблизительности, а уж в таких случаях особенно.

– Нет, – сказала она твердо, – он велел положить грелку к ногам.

Из разговоров. Ираклий

АЛ: Если есть герои, то и антигерои должны быть…

ЗТ: Как ни тяжко это говорить, но антигероем был Ираклий Андроников. Ираклий работал в детской редакции у Маршака. В «Чижиках» и «Ежиках», по его выражению. Редакция располагалась в Доме книги, и он заходил к нам по два-три раза в день. Мне всегда казалось, что он немного влюблен в маму.