Петербургские трущобы. Том 1

Опрокинутые стулья, чайный прибор, пивные бутылки и водка служили признаками оргии, происходившей в этом уголке. С десяток мальчишек, от десяти– до пятнадцатилетнего возраста, в разнокалиберных костюмах, наполняли небольшую горницу. Некоторые из них были положительно пьяны. Посредине происходила пляска. Двенадцатилетний мальчик отхватывал вприсядку трепака перед женщиной, еще молодой и даже недурной когда-то, на которой, однако, уже неизгладимо лежало отталкивающее клеймо разврата. Ее испитое, горящее хмельным румянцем лицо вполне гармонировало с такими же испитыми лицами мальчишек. Подле танцующей пары ухарски восседал на табурете один взрослый и своими восклицаниями поощрял безобразную пляску.

– Цыц, вы, чертенята! Брысь под печку! – топнул на них Пров Викулыч. – У добрых людей пятница, а они срамные песни орут!

– Беса плясовицею и скаканием тешат! – промолвил от себя богобоязненный Фомушка.

Ребятишки немного притихли, взрослый почтительно привстал с табурета, плясунья удалилась за двери даже с некоторой робостью, потому что Пров Викулыч баб не любил.

– Что у вас за кагал тут жидовский? – несколько благосклоннее спросил он, с достоинством рассевшись на диване.

– А вот – звонков[205] обучаю… Хотите – икзамет можно сделать? – с улыбкой отозвался взрослый красивый парень лет двадцати пяти, в камлотовом пиджаке.

– Не «икзамет», а экзамен, слово греческое, – докторально-педантически и совсем уже благосклонно поправил патриарх, любивший иногда щегольнуть своим знанием и начитанностью.

Камлотовый пиджак, сознавая ученое превосходство патриарха, скромно ухмыльнулся и провел рукой под носом.

– Ну, делай, пожалуй; а я погляжу да вот с добрыми людьми покалякаю, – согласился старик, приглашая компанию Фомушки подсесть к дивану.

Фомушка «сделал уважение» ему рюмкой мадеры, которою всегда эти господа угощают таких сановитых людей и которую очень любил Викулыч, хотя сначала и отказывался пригубить по случаю пятницы. Затем, представя ему Зеленькова, Фомушка вполголоса приступил к изложению задуманного дела с Морденкой, а камлотовый пиджак начал экзамен.

Он поставил табурет посредине комнаты и вынул из кармана ременный жгут.

– Вы, новички, слушай! – обратился он к трем мальчикам, из которых один, бледный, худощавый ребенок лет десяти, стоял позади всех у окна и не то со страхом, не то с удивлением глядел на все происходившее в этой комнате.

Видно было, что он дичился, что все это казалось ему странным и чем-то новым, невиданным.

– Слушай! – повторил камлотовый пиджак. – Вот Сенька будет у меня форточничать, а вы – чур! – глядеть да учиться! Когда, значит, пойдем на работу и случится при эфтим деле в форточку пролезть, так надо, чтоб было аккуратно и без шуму. А коли нашумим, ребятки, так березовой каши в части похлебаем! Ну, Сенька, полезай! – скомандовал он плясавшему мальчишке. – Да гляди у меня, пострел: буде чуточку только сдвинешь табурет – жгут!

Сенька скинул сюртучонок и ловко полез между ножками и нижней перекладиной табурета. Камлотовый пиджак – жгут наготове – в наблюдательной позе стал над мальчишкой.

Сдвинул.

Раздался удар по спине и крик, слившийся со смехом мальчишек.

– Ах ты, девчонка!.. Он еще голосить тут вздумал!

– Да ведь больно… не приноровишься сразу… – простонал со слезами на глазах пролаза, вскочив на ноги.

– Затем и бьют, чтоб было больно, – пояснил ментор. – Даст Бог, на Конной попадешься к Кирюшке в лапы – еще больнее будет – значит, с младости приучаться надо[206].

Мальчик, убежденный этим аргументом, полез опять и опять сдвинул на полвершка табуретку. Новый, еще сильнейший удар, но на этот раз ни малейшего крика.

– Молодец!.. Валяй сызнова да делай начистоту! – ободряет ментор – и ученик его с изумительною ловкостью пролезает наконец между ножек – туда головой, а потом обратно ногами – ни на одну линию не сдвинув табуретки.

– Молодец, Сенька! ай да молодец! – восклицает ментор, приходя в истинный восторг. – Пошел, налей себе стакан водки в награду.

Пров Викулыч слушает Фомушку с компанией и в то же время, самодовольно поглаживая свою прекрасную бороду, с благоволивой улыбкой смотрит на искусство юного Сеньки. Одно только не совсем-то нравится ему: «Зачем мальчуга водку дует? потому пятница, и опять же нравственный ущерб, хотя, с другой стороны, трудно и не испивать в этаком положении». Так рассуждает Пров Викулыч, а камлотовый пиджак уж представляет на его благоусмотрение новые плоды своей ланкастерско-педагогической деятельности. Он сел на табурет, положил к себе в карман довольно узких панталон кошелек с деньгами и кликнул нового мальчишку.

– Начинаю! – сказал мальчишка и, немного засучив рукав, осторожно запустил пальцы в карман учителя. Через минуту он подал ему кошелек.

– Ну, брат, чистота!.. Вот уж подлинно, можно сказать, золотая тырка[207] – изумился ментор, – гляди-ко, черт, без ошмалашу[208], прямо полез да еще говорит: «начинаю», и хошь бы чуточку трёкнул[209]! И знаю ведь, что тащит, бестия, а хошь убей – ничего не слыхал!..