Петербургские женщины XIX века

Людей в этой печальной слободе почти не видно: изредка перейдет через улицу от своего разваливающегося дома к мелочной лавочке старушонка в лохмотьях, держа в иссохшей и морщинистой руке молочник с отбитым носиком, или, услышав шум ваших шагов, высунется из окна девушка, целый день не отнимающая головы от срочного шитья, и с любопытством и удивлением посмотрит на вас и задумается: откуда, как и для чего попал сюда незнакомый человек? Тишина на улице нарушается только криком гусей, размахивающих крыльями и вылетающих из канала на берег, и мычанием коровы, которая, остановившись у ворот, глухо мычит, просясь домой и виляя своим хвостом от нетерпения. Канал, разделяющий гавань пополам, оканчивается большим прудом, берега которого поросли ивовыми кустами, а поверхность покрыта широкими круглыми листьями желтых болотных кувшинчиков. У моста, где канал довольно широк, стоит большая барка без мачт, набитая разным тряпьем и стружками, в которых очень усердно копаются старуха и девочка… Воздух в Галерной гавани пропитан болотистым, грибным запахом и гнилью. Самый бедный, отдаленный, грязный городок внутри России нельзя сравнить с этою несчастною слободою, которая еле держится на трясине болота. Глядя на эти домишки и улицы, не веришь, что это частичка великолепного Петербурга и что гранитная набережная Невы с ее огромными зданиями только в трех верстах отсюда».

Вокруг фабрик и заводов возникали рабочие деревни: Жерновка (на Пороховых), Емельяновка, Тентелевка, Металловка или Таракановка на реке Екатерингофке (первое название было дано по Металлическому заводу, второе — по фамилии владельцев завода), Село Смоленское на левом берегу Невы и Веселый Поселок — на правом.

Рабочие пытались по мере возможностей поддерживать традиции крестьянского быта. Мещане же и мелкие чиновники подражали дворянам в планировке и обстановке комнат. Типичную картинку мещанского дома и мещанского быта создают в своем романсе, написанном в 1851 году, композитор Александр Гурилев и поэт Сергей Любецкий:

Одинок стоит домик-крошечка,
Он на всех глядит в три окошечка.
На одном из них занавесочка,
А за ней висит с птичкой клеточка.

Чья-то ручка там держит леечку,

Знать, водой поит канареечку.
Вот глазок горит — какой пламенный! —
Хоть кого спалит, будь хоть каменный.

О, глазок, глазок! Незабудочка,

Для неопытных злая удочка.
Много раз сулил мне блаженство ты,
Но так рок судил — не сбылись мечты.

Помню я тебя, домик-крошечка,

И заветные три окошечка…

А вот яркое описание мещанского быта в прозаическом произведении. Дмитрий Васильевич Григорович, кстати, живший на Мещанской улице (ныне — Гражданская ул., 28 / наб. кан. Грибоедова, 77), рассказывает в очерке «Лоторейный бал» о квартире мелкого чиновника на Петербургской стороне: «Во-первых, она имела общий недостаток всех петербургских, а именно, начиналась кухней; из кухни тянулся узенький коридор, делавшийся решительно непроходимым чрез двухспальную постель обоих супругов, которую не было никакой возможности поместить в другое место, так что попасть в следующую за коридором комнату можно не иначе, как пробравшись бочком или, если кому излишняя дородность не позволяла это сделать, перескочив чрез нее; впрочем, при дородности и этот способ не мог быть употреблен в действие. За коридором находились две комнаты; первая из них служила гостиною и залою, вторая спальнею Верочки, Надиньки и Любочки».

В этой квартире семейство коллежского асессора хочет устроить «бал с лотореей». Организация его представляет немалые трудности: «В восьмом часу лестница Крутобрюшковых осветилась сальными огарками, тщательно сберегаемыми экономною хозяйкою дома. Огарки эти были весьма искусно вставлены в огромные репы, посреди которых сам Фома Фомич просверлил дыры; на подъезде горели две плошки; в комнатах, на каждом почти столе возвышались на высоких подсвечниках стеариновые свечи; судя по иллюминации, бал обещал быть великолепным…

Софья Ивановна уже давно была на кухне; стараниями заботливой хозяйки воздвигнулись на тарелках груды винных ягод, пастилок, крымских яблок (принадлежность всякого рода балов, вечеров и пикников), разрезанных пополам; бутерброды также занимали не последнее место. Шеренги стаканов, покуда пустых, вытягивались на комоде кухни, готовые принять в свою пустоту тот благотворный нектар, который чиновник окрестил названием пунштика. Несмотря на такого рода занятия, Софья Ивановна находила время присматривать за Савишной, месившей на сундуке кулебяку (столы все до единого были заняты).