Петербургские женщины XIX века

Крашеный пол моет Настя. Про эту Настю я знаю, что она — „жена забастовщика“. Он работает на заводах Нобеля, там где-то, на краю света, чуть ли не за Нейшлотским переулком. Когда там забастовка, мужа Насти сажают в тюрьму… Настя тогда переходит жить к нам; почему, я не знаю. Я знаю только, что она ходит обедать в „столовую для забастовщиков“. Чтобы туда попасть, она берет у мамы толстенькую книжечку с билетами: один билет — обед, второй билет — то ли завтрак, то ли ужин, то ли чай. Эти книжечки лежат целыми стопками у нас в прихожей под вешалкой — синенькие такие, пухленькие книжки. И я сам видел, как их однажды привезла к нам в красивом „собственном“ ландо с фонарями не кто иная, как Марта Людвиговна Нобель-Олейникова, мамина знакомая. Швейцар Алексей, выскочив, весь усердие, — „госпожа Нобельс-с!“ — забрал из экипажа тючки с этими книжками и, всем аллюром своим выражая высшую меру почтительности, понес их рысью к нам наверх. Марта Людвиговна, поддерживая еще рукой и без того прихваченную резиновым шнуром — „пажом“ — длинную юбку, сошла с подножки и, улыбнувшись нам с няней (мы были завсегдатаями ее „Нобелевского сада“ (сад у Народного дома Нобелей. — Е. П.), проследовала за ним. Ландо осталось стоять. На козлах, неподвижно смотря перед собой, сидел англизированный кучер-швед, а на заднем сидении, точно так же уставясь в одну точку куда-то мимо кучерского локтя, молча, не шевелясь, пока дама не вернулась, восседал с короткой трубкой в зубах то ли Людвиг Людвигович, то ли Густав Людвигович Нобель — тот самый, словом, кто выставлял забастовщиков за ворота своего завода.

Я запомнил эту сцену, вероятно, потому, что вечером за столом произошла перепалка между мамой и папиным братом Алексеем. Смысл спора мне остался тогда неясным, но дядя Леля ядовито издевался над синими книжками, при помощи которых Марта Нобель подкармливает рабочих, уволенных Людвигом и Густавом Нобелями… „Воистину, правая рука не ведает, что творит левая!“»

Позже Марта Нобель окончила Санкт-Петербургский Женский медицинский институт, вышла замуж за военного врача Георгия Павловича Олейникова, человека передовых взглядов, в молодости дружившего с Александром Ульяновым, работала хирургом в Обуховской больнице, рентгенологом в своей alma mater и врачом-педиатром в детских приютах шведского прихода. Летом она жила с мужем на мызе Ангела по соседству с усадьбой матери.

В 1917–1918 годах Нобели укрывались в Ала Кирьола от большевиков. Затем они уехали в Стокгольм.

Еще одной петербургской шведкой, известной за пределами Петербурга, стала художница Эльза Каролина Баклунд, в замужестве Цельсинг, дочь астронома Пулковской обсерватории Оскара Баклунда. Она училась в Петербургской Академии художеств у Ильи Репина. Картины Эльзы Баклунд-Цельсинг хранятся в Национальном музее Швеции и в Русском музее.

* * *

Другой старинной и уважаемой общиной были петербургские немцы. Первые немцы, поселившиеся в Петербурге, приглашались сюда Петром I, высоко ценившим их способности к ремеслу и торговле. Немецкие лютеранские церкви находились на Невском проспекте (Петрикирхе, современный адрес — Невский пр., 22–24), в Литейной части (Анненкирхе, современный адрес — Кирочная ул., 8) и на Васильевском острове (Катариненкирхе, современный адрес — Большой пр., 1) и Церковь Святого Михаила (Средний пр., 18).

Немецкое дворянство быстро смешалось с русским. Простые немцы и немки дольше сохраняли свою национальную самобытность.

Немцев было много среди врачей, аптекарей (самым знаменитым немецким аптекарем был доктор В. Пель), мастеров, изготавливающих мебель, кареты, музыкальные инструменты, ювелиров, часовщиков, граверов, чеканщиков. Немок охотно нанимали кухарками, горничными и прачками. Немецкие модистки и портнихи составляли конкуренцию француженкам.

При немецких церквях действовали приходские и торговые школы, гимназии, детские и вдовьи приюты, общества предоставления дешевых квартир.

Особенно были знамениты две школы — мужская Петришуле и Анненшуле при Анненкирхе, где были отделения для мальчиков и девочек.

В начале XIX века Аннешуле школа включала в себя три класса, позже в ней ввели гимназический курс для мальчиков и девочек. В школу принимали детей любого вероисповедания, и она была весьма престижной. Сорок ее выпускников стали студентами Петербургского, Московского, Дерптского и Гельсингфоргского университетов, а 33 выпускницы сдали экзамен на гувернанток. В 1867–1868 годах в Анненшуле училось 537 учеников и 305 учениц, и помещений стало не хватать, а в 1908 году — 1733 ученика. Анненшуле тогда состояла из мужской и женской гимназий, реального училища, элементарной и подготовительной школ и сиротского дома.

Екатерина II, а затем Александр I радушно принимали немцев, переселившихся в Россию. Так на окраинах Петербурга возникло более двадцати колоний — в Стрельне, Петергофе, Колпине, Шувалове, Пискаревке, в 1830-е годы появились Веселый Поселок и Немецкая Гражданка.