Петербургский человек

И Коробьин приказал своему слуге купить на завтра билет до города Анютина, Тамбовской губернии, а пока подать в спальню портплед и желтый английский саквояж.

К черту фрак, сюртук, визитку, смокинг! Взять самое легкое -- пиджачный летний костюм, отдельно черный пиджачок и серый люстриновый пиджачок, отдельно белые фланелевые брюки, шелковые жилеты, шелковые носки, цветные сорочки воротнички с отогнутыми кончиками, воротнички стояче-отложные... Что еще? Зеркальце, духи, несессер, пожалуй, лакированные туфли и обязательно американские желтые и красные сафьяновые ночные. А футлярчик с безопасной бритвой и безопасные складные ножницы непременно. Возможно, что в этом симпатичном Анютине и парикмахерских никаких нет. Завтра сбегать постричься машинкой No 0, побриться, подравнять усы.

С комической грустью (может быть, в последний раз?) посмотрел на себя Коробьин в широкое трюмо, отразившее его во весь рост. Уж зеркал-то хороших, как ни ищи, во всем Анютине не найдешь. Там Коробьина с его прямым, удобным для пенсне носом, глубокими ужасно удобными для вкладывания монокля впадинами глаз, коротко подстриженными усами, наверное, примут за англичанина.

"А все-таки ужасно весело, -- думал он засыпая, -- Анютин, Анютины глазки, Анютин..."

II

Поезд привез Коробьина в Анютин около семи часов утра. Босоногий мальчишка-носильщик, с озабоченным морщинистым лицом, протащил его вещи сквозь пустынный вокзал. Коробьин огляделся кругом, потянул носом и чуть не покачнулся, -- такая густая волна воздуха, пахнущая листьями, землей, полевыми цветами надвинулась на него. Должно быть, ночью шел дождь. От самого вокзала тянулась зеленая улица, сплошь покрытая блестящей, нарядной травой, с деревьями не только в палисадниках, не только перед домами, но и где попало, чуть не посреди дороги. В глубоких колеях стояла чистая вода.

-- Куда вам? -- равнодушно спросил мальчишка, просовывая саквояж Коробьина в первую извозчичью пролетку.

-- Да мне все равно, в гостиницу, что ли...

-- Вам комнатку, барин? Доверьтесь, я отвезу, -- сказал извозчик.

-- Куда? Впрочем, это хорошо, что я не знаю, вези.

Захлюпала копытами лошадь, зажурчали в воде колеса.

"Что это за деревья с узорчатыми листьями, -- думал Коробьин, -- кажется дубы, а, может быть, клены?"

Как странно видеть узенькую темно-зеленую елочку, а неподалеку от нее серебристые тополя. Вот старые знакомки липы, а вот кокетливая семья березок. Пролетка задела крылом за одну из них, и капли воды, как хрустальные шарики, забарабанили по котелку Коробьина, по английскому саквояжу. Канавки по бокам улицы сплошь заросли какими-то разлапистыми листьями, вроде капусты, среди которых там и сям торчали высокие колючие стебли, с круглыми лиловыми, очень красивыми головками-цветами.

-- Что это? -- спросил Коробьин извозчика, указывая палкой.

-- А вы на что показываете, барин?

-- Какие цветы?

-- Да это не цветы, это репей, барин!

-- Да неужели?

Даже две свиньи, одна розовая с черными пятнами, а другая совсем розовая, поднявшие навстречу Коборьину свои мокрые пятачки и после некоторого раздумья свернувшие с дороги, показались ему сначала какими-то неведомыми зверями. И он чуть не закричал:

"А это что же такое?"

Извозчик обогнул деревянную церковь, осторожно скатился под горку, причем Коробьин на минуту увидал какое-то светлое озеро, какие-то заводские трубы, и наконец пролетка остановилась. Угловой, кирпичный, одноэтажный дом, ворота, полуоткрытая низенькая калитка. У калитки стоит загорелая немолодая женщина в белом платочке, прикрывает глаза от солнца рукой. Она спокойно смотрит прямо в глаза Коробьину и говорит:

-- Вам комнатку, мой милый? Пожалуйста. Вещи извозчик внесет. Входите, мой милый! Нагнитесь, не ушибите головку... Вот сюда.

Комната ему понравилась: старомодная гостиная, с фикусами, филодендронами, с мебелью красного дерева, олеографиями по стенам. Женщина в белом платочке, оказавшаяся хозяйкой, спокойно, без суеты, помогла ему устроиться, заставила ширмами умывальник и кровать. Незаметно она расспросила его, надолго ли он, откуда, не лечиться ли приехал? В Анютине целебный железистый источник, казенная санатория, кумыс. Вечерами, а по праздникам и днем, играет музыка.

-- У нас воздух веселый, легкий, не заскучаете, мой милый, -- говорила хозяйка. -- Пойдите по городу погуляйте, увидите сами. Обед в двенадцать часов; хотите вместе с нами, хотите в комнату подадим. Не стесняйтесь, мой милый.

Звали ее Евлампией Петровной.