Петербургский фольклор с финско-шведским акцентом, или Почем фунт лиха в Северной столице

В XX веке строительство бань приобрело новое качество. К их проектированию привлекались видные архитекторы, а их внешнему облику придавалось преувеличенное значение. Они в полном смысле слова становились общественными сооружениями городского значения. Неслучайно городской фольклор так точно сформулировал отношение петербуржцев к этому своеобразному общественному социальному институту: «Без Петербурга да без бани нам как телу без души». Между прочим, доказательством того, что известный персонаж русской истории Лжедмитрий оказался не просто самозванцем, но и вообще нерусским человеком, фольклор считает тот факт, что он не только отказывался осенять себя крестным знамением, но и не был знаком с русскими традициями и обычаями: он не спал после обеда и не ходил в баню.

Если говорить о принципах мытья в русской бане, основанных на действии горячей воды и пара, то можно с уверенностью сказать, что русская и финская бани – это родные сёстры. Изначально они и были совершенно одинаковыми. И те и другие бани представляли собой небольшой деревянный сруб с очагом, выложенным из камня в центре, без какой бы то не было трубы для отвода дыма, стены и потолок – чёрные, закопчённые. Об отношении русских к бане мы уже знаем. А вот что говорили о ней финны: «Сначала построй сауну, а потом дом», «Баня – лекарство для финна», «Сауна есть аптека для бедных», «Если алкоголь, смола или сауна не помогают, значит, болезнь нельзя вылечить», «Дом без хозяйки, что баня без пара», «Веди себя в сауне так, словно находишься в церкви». И действительно, в сознании финнов баня является таким же священным местом, как церковь. В бане нельзя ссориться и даже громко разговаривать. Считается, что это приведёт к несчастьям в доме.

Как видим, отношение к бане у финнов и русских было одинаковым. Правда, иногда финский фольклор фиксирует и различия. Например, в бане «у русского сходит семь потов», а у финна одновременно сходят «кровь, пот и слёзы» («vuodattaa verta, hikeä ja kyyneleitä»). Для финнов сауна представляет собой сакральное место. В старину в сауне появлялись на свет дети, и первые несколько недель мать с новорождённым жила в сауне. В сауне перед свадьбой мылась невеста, а после свадьбы новобрачные приходили сюда для совместного мытья. В сауну из дома переносили умирающих стариков, а после их кончины покойников три дня держали в холодной бане, затем здесь же обмывали перед похоронами. Так от рождения до смерти свершался жизненный цикл по немудреной формуле: родиться, помыться и умереть. Но и это ещё не всё. До сих пор финны свято верят в то, что в День Всех Святых, который справляется 1 ноября, духи мёртвых возвращаются в сауну, «так как это самое приятное место на земле». Похоже, что это правда. Во всяком случае, финны и сегодня говорят, что «первый пар в бане кружит, как страстная любовница, второй пар ласкает, как нежная жена, а в третьем пару сидишь, как в детстве на коленях доброй матери».

Сказать, кто у кого перенимал банные обычаи – славяне у угро-финнов или наоборот – невозможно. Но красная нить «банной» темы легко прослеживается и в современном петербургском фольклоре. Известная дворовая дразнилка питерской детворы «Улица Мойка, дом помойка, третий бачок слева» напичкана буквально теми же аналогиями и ассоциациями. Долгое время за Мойкой вообще закрепилось прозвище: «Мойка-помойка».

В своё время Мойка, наряду с Невой и Фонтанкой, стала важной транспортной магистралью города. Постепенно эта её хозяйственная и коммуникативная функции ослабевают. В наше время они исчезли вовсе. Последними признаками активной жизни петербургских рек и каналов были баржи, доставлявшие жителям огромного города дрова. Следы этих обязанностей можно легко обнаружить в городском фольклоре. Разгрузка барж могла принести «охочим» дополнительный приработок. В 1920-х годах в Петрограде распевали частушку:

На барочку-дровяночку
На Мойку, на Неву
Работать под тальяночку
Охочего зову.

Мойка до сих пор остается одним из самых известных в Петербурге топонимов. Название этой петербургской реки входит в повседневный обиход петербуржца вместе с детскими играми. Одна из таких игр предлагает закончить начатое предыдущим игроком слово, состоящее из двух слогов: «Мой-ка», «Не-ва» и т. д. Таким образом дети учатся читать. А потом они гуляют вместе со своими родителями по городу, и где-нибудь в Купчине или Ульянке видят огромные рекламные щиты с надписями и указательными стрелками: «Мойка», и даже не подозревают, что нет здесь поблизости никакой реки Мойки, а речь на фанерных щитах идет о мойке автомашин. Такой вот современный городской фольклор с привкусом провинциальной мистики, когда выражение «Встретимся на Мойке» перестало означать встречу на берегу реки.

* * *

На южной окраине Ульянки находится бывший дачный посёлок, а ныне исторический район Петербурга Лигово.