Петербургский фольклор с финско-шведским акцентом, или Почем фунт лиха в Северной столице

О финнах ходили беззлобные анекдоты: «Приехал чухна на Пасху в Петербург и по совету русских приятелей пошел в церковь. „Ну, как, – спросили его друзья, когда тот вернулся, – понравилось?“ – „Понравилось-то, понравилось, только вот ничего не понял“. – «?!» – „Выходит поп и, обращаясь к толпе, кричит: «Крестовский остров», а толпа ему хором отвечает: «Васильевский остров»“. Русские хохочут над простодушным финном, которому в обыкновенном обмене приветствиями: „Христос воскрес – воистину воскрес“ слышатся названия островов. Финн не понимает, но тоже смеется».

До сих пор в Петербурге бытует ругательство: «чухна парголовская». Впрочем, скорее всего, оно имеет не национальный, а территориальный характер, по типу «шпана лиговская». Хотя не исключено, что этимология ругательства иная. В арсенале городского фольклора имеются самые неожиданные варианты ругани: от пренебрежительного «чухна» и раздражительного «сатана-пергана», где русское и финское имена дьявола соединены в единую и неделимую фразеологическую конструкцию, до оскорбительного «вейки – от х… шейки».

В городском фольклоре финское присутствие в Петербурге подчеркивалось ещё с XVIII столетия. Сам Петербург в разное время и с разными оценочными акцентами в обиходной речи назывался то «Финским болотом», то «Финополисом». Тщетно пытаясь противопоставить инородческому Петербургу «русскую Москву», наши доморощенные петербургские славянофилы и патриоты даже придумали ругательное прозвище «Финский Петербург», а известный архитектурный стиль, как мы уже знаем, получивший в начале XX века прописку в Петербурге под названием «северный модерн», за свои откровенно северные, шведско-финские истоки приобрёл прозвище «чухонский модерн». Район Большой Конюшенной улицы вокруг Финской церкви в самом центре Петербурга назывался «Финским уголком», или «Маленькой Финляндией». На Охте, о чём мы уже говорили, и в районе пригородного посёлка Токсова проживали так называемые «комендантские финны», то есть финские крестьяне, приписанные к Петропавловской крепости и подчинённые ее комендантам.

Если верить одному из раёшных стихов, прилюдно исполнявшихся во время народных гуляний на балаганах, финны, наряду, конечно, с немцами и евреями, были повсюду:

Праздники минули,
Тёплые ветры подули,
Началось переселение
На летнее положение;
Все спешат наудачу
Нанять дачу.
Да только куды ни глянь —
Всё дрянь:
Чёрной речкой немцы завладели,
В Павловске евреи засели.
А с другой стороны чухонские иностранцы,
Господа финляндцы,
Так за последние годы носы подняли,
Что спустить их не пора ли?
Подвели под столицу
Чухонскую границу.
На русские товары,
Словно с угару,
Такие пошлины наложили,
Словно войну объявили, —
По примеру Бисмарка…
Небу стало жарко!
Эх, кабы русские догадалися,
В долгу не осталися
Да на русскую ржицу,
Овёс да пшеницу
Пошлины наложили —
Чухны шалить бы забыли!
А теперь
Смотрит чухна, как зверь!..
По-русски не понимает,
Русских денег не принимает.
Давно забрали Фонтанку, канал, да Неву – Ау!..
А теперь старается,
К Волге-матушке пробирается.
Хочет в чухонские лапы
Захватить весь путь богатый.
Пока русские зевают, —
Чухны своё дело знают,
Всюду залезают,
Всё поедают.
Давно известно,
Им дома голодно и тесно…
А уж что «трихина», что «фина»,
Цена едина,
Одним клеймом клеймится,
На потребу не годится.

Впрочем, ни враждой, ни ненавистью, ни антагонизмом это не назовешь. Поиски общих корней на ярко выраженном фоне общей судьбы иногда приводят к неожиданным результатам. Местные финны утверждают, что поговорка «Почём фунт лиха?» этимологически восходит к финскому слову «liha», что означает обыкновенное «мясо». Окрестные финны в избытке завозили его на питерские рынки и фунтами продавали горожанам. Видимо, фунт мяса стоил не так дешево, если в фольклоре финское «liho» могло трансформироваться в русскую «беду», «горе» или «несчастье». На полях заметим, что на самом деле «лихо» в русском языке имеет общеславянское происхождение.

P. S.