Петербургский изгнанник. Книга первая

Вопрос за вопросом вставали перед Радищевым. Привычка брала верх. Торговая часть государства, которую он наблюдал, будучи чиновником коммерц-коллегии и управляющим таможней, заставляла его задуматься над многим оставшимся ещё не решённым.

— В чём жалоба?

— Большие запасы накопились, с выгодою торговать нельзя. Скучно-с!

Приказчик многозначительно подмигнул.

— Быстрее сбывать на Кяхту нужно-с…

— Это зависит более от китайского богдыхана и его мандаринов, — сказал Радищев.

— Обмануть их надо выгодою торга, — почти шёпотом произнёс приказчик.

Радищев рассмеялся, удивлённый простотой суждений купецкого приказчика. Он прекрасно понимал: всё, что говорил сейчас ему приказчик, выражало лишь надежды и чаяния хитрого джунгарца Володимирова, который помышлял об этом. И всё же ему интересно было услышать о сокровенных мыслях тех, которые ворочали огромными капиталами и были известны по Сибири как именитые и знатные купцы.

Охваченный своими мыслями, Радищев так и оставил приказчика в недоумении. Он быстро вышел из гостиного ряда.

На углу Радищеву повстречался продавец сбитня — пенного медового напитка. Он держал перед собой на наплечных ремнях деревянный бочонок с длинным носком, заткнутым пробкой. Возле пояса в плетёной корзинке у него были два глиняных бокала, под опояской подоткнут самотканный цветной рушник.

— Кому сбитня, дёшево и сердито! — надрывался сбитенщик. — После чарки ноги в пляс идут. Чарка — монета. Подходи, гулявые люди, для вас крепко варено, воды не подбавлено…

А рядом появился блинщик. Он держал на подносе толстые гречневые блины и подтягивал в тон сбитенщику:

— После сбитня блином закуси, пропечённым на горячих углях, на конопляном масле…

Радищев пробился в самую гущу. Шум и говор толпы всегда доставляли ему огромное удовольствие. Возле Радищева сновали нищие и юродивые с сумами, в ветхих и рваных зипунишках, протягивая вперёд изуродованные струпьями руки. Они просили «христа ради» на кусок хлеба. Он доставал мелкие деньги и подавал их в протянутые руки.

Радищев спрашивал себя: что могла значить в эту минуту его помощь царскими медяками, когда миллионы прозябали в нужде и жили впроголодь, а тысячи таких, как джунгарец Володимиров, «скучали» от пресечения торга на Кяхте и жаловались на малые барыши?

Наблюдая, как бойко продавали купцы по дорогой цене китайку, сахар, чай, фарфоровую посуду, замысловато расписанную тушью, грубые хлопчатобумажные ткани, мысли его впервые обратились к внешней торговле отечества с Востоком. Он спрашивал себя, что давала она купцам и простому люду, и не мог сразу ответить.

Он остановился возле палатки киргиза. На коврах были раскиданы самаркандские ткани — цветистые и яркие, золотошвейные изделия Бухарии, горящие, как лучи солнца. Гамма расцветок невольно притягивала. Хотелось не только смотреть, но и приобрести эти плоды рук безымённых южанок. Александр Николаевич приценился к туфелькам, башмачкам и купил их в подарок детям и Елизавете Васильевне.

Мысли снова возвращались к торговле России с Китаем. Он хотел видеть своё отечество расцветающим в экономике и культуре. Это было не только его заветной мечтой, но и делом всей его жизни.

6

В шумных рядах предъярмарочного тобольского базара у Радищева появилось неодолимое желание написать сочинение о Китайском торге. Он стал тщательно изучать все материалы, какие встречались ему в архивах и библиотеках Тобольска.

Часами Радищев просиживал возле генеральной карты России, повешенной у него в комнате. По-новому он задумывался и рассуждал о богатствах Сибири, о том, как лучше использовать их на благо народа и отечества.

По многим вопросам, связанным с торговлей, он высказывался в письмах к Воронцову. В Тобольск прибыл чиновник коммерц-коллегии, статский советник Вонифантьев, возвращавшийся из Санкт-Петербурга на службу в Кяхту.

Это было в конце марта. Статский советник забежал ненадолго к Радищеву, чтобы передать ему личные письма и посылку от графа Воронцова, а назавтра продолжать путь до Иркутска.

Пётр Дмитриевич Вонифантьев был несколькими годами моложе Радищева и позднее его поступил в коммерц-коллегию на должность младшего чиновника. Потом он был направлен в Кяхтинскую таможню. Александр Николаевич знал его по службе, но не был с ним в близких и дружеских связях. Только знакомые по Петербургу, здесь они встретились как друзья, трижды обнялись и облобызались по старому обычаю.

— Не ждал и не гадал встретиться с вами, — проговорил Радищев.

— Гора с горой не сходится, а человек с человеком всегда встретятся.

После первых приветственных фраз Вонифантьев заговорил о делах. Он явно спешил, а Радищеву не хотелось отпускать его от себя.

— Степанушка, горячего кофею.

Слуга подал на подносе кофейник с маленькими чашечками. Пётр Дмитриевич отпил несколько глотков горячего кофе и поставил чашку на поднос.

— Граф Александр Романович интересовался, сколь истинно стремление сибирского купечества возобновить Кяхтинский торг.

— Мысли мои незрелы, но сколь наблюдал я, вред пресечения торга с Китаем не столь повсеместен, — сказал Радищев.