Петербургский изгнанник. Книга первая

Приказчик хитровато подмигивал и громко смеялся. Лоточница важно поводила полными плечами и шла дальше.

— Калёные орешки на зубах трещат…

Мальчишка в большом картузе шмыгал от одной кучки гуляющих к другой.

— Калёные, на полушку бокал.

Ребячий пискливый голос заглушала лоточница.

— Питерские сладкие леденцы, на грош пару…

Не хочешь, а купишь и пососёшь холодящий во рту леденец.

— Папенька, купи, — просила Катюша.

— Купи-и, — тянул Павлик.

Радищев доставал портмоне и давал им по монете. Дети устремлялись к лоточнице. Елизавета Васильевна осуждающе смотрела на Александра Николаевича и ласково говорила:

— Не надо баловать, сладостей и дома хватает.

Радищев, дотронувшись до локтя Лизы, тихо отвечал:

— Прихоти детей безобидны, грешно им отказывать.

Спокойно прогуливаясь, Радищев знакомил Рубановскую с достопримечательностями Тобольска. Они проходили по Благовещенской улице. Над приземистыми домиками поднималось трёхэтажное каменное здание купца Володимирова. Дом под железной крышей уставился множеством окон в улицу, словно жадно вбирая всё, что видел. Александр Николаевич знал родословные именитых тобольцев. Он недовольно обронил:

— Природный джунгарец, принял православие и разбогател будучи русским подданным…

Они вышли к домовой церкви, толстенькой, старенькой, облюбовавшей себе место около величественного дома митрополита на небольшой площади.

— Эта церковь Карнаухий колокол оберегает. Тоже сослан в Тобольск по указу Бориса Годунова…

Рубановская удивлённо приподняла брови.

— Да, да, сослан! Высечен плетьми и сослан! Кого в России не ссылают в Сибирь… В колокол набатили при удушении царевича Дмитрия.

— Интересно!

— Страшно, Елизавета Васильевна, когда предают анафеме и казнят не только людей, но и неодушевлённые предметы: ссылают колокола, арестовывают книги и…

Он готов был снова обвинить законы и законодателей. В нём поднялась накопившаяся ненависть к самодержавию. Шли дальше в направлении кафедрального собора, гордо поднявшего золотом отливающие купола над сибирским городом. Пятиярусная, отдельно построенная, соборная колокольня вышиною в 35 саженей, поднималась под самые облака. Медный голос тысячепудового колокола, отлитого на Тагильском заводе Акинфа Демидова, казалось, нисходил на грешную землю с неба Он заглушал собою голоса других колоколов — поменьше.

Оглохший от его гула звонарь, нахристосовавшись в купеческих людских, старался изо всех сил. Старушки, проходившие через площадь, торопливо крестились, старички снимали картузы и тоже осеняли себя крестным знамением. Одна такая благочестивая пара прошла совсем близко. Старческие губы прошептали краткую молитву и имя Акинфа Демидова.

А звонарь старался. Звуки благовеста, густые, сочные, певучие, витали над городом и уплывали в голубую даль. Мощный пасхальный звон колокола люди слушали в окрестных деревнях и, вздыхая, умилялись.

— Демидов умён. Обессмертил себя колоколами.

— Александр Николаевич…

Его слова обижали религиозную Елизавету Васильевну. Она подумала, что радость праздника он омрачает тяжёлыми раздумьями. Рубановской становилось до боли жалко Радищева. Она знала, в нём поднялись и бушевали неизгладимые обиды, нанесённые ему в Петербурге.

— Мы не запаздываем в гости?

— Я совсем запамятовал…

Они повернули и пошли к Богородской улице.

2

Красивый особняк незамысловатой архитектуры большими окнами глядел на полдень. У парадного подъезда с двумя фонарями на каменных тумбах стояла полосатая будка. Возле неё прогуливался солдат. Дом был выкрашен в светлый тон и был одним из лучших городских строений.

На небольшом балконе с затейливой чугунной решёткой, работы уральских мастеров, увитой стеблями прошлогодних цветов, красовалась двухаршинная, вырезанная из дерева, скульптура богини мудрости. Минерва благосклонным оком взирала на панораму города и его окрестности с высоты второго этажа.

Подходя к губернаторскому дому, Радищев поглядел на важно восседавшую на балконе Минерву и произнёс каламбур:

— Покровительница покровительствует покровителю града Сибирского… — и усмехнулся.

Елизавета Васильевна неодобрительно покачала головой в чепчике с модными французскими лентами, яркими, как радуга на небе.

— Он заслуживает благодарности, а не насмешки.

— Ах, дорогая сестра, мне хочется злословить.

— Не глумись, ради христова праздника.

— Гнев ниспослан богом.

— Я обижусь и вернусь домой.

Сердце Радищева смягчилось. Он обещал сдерживать свои порывы и не давать волю чувствам.

Елизавета Васильевна знала об Алябьеве со слов Александра Николаевича. Радищев положительно отзывался о тобольском губернаторе. Она ещё с утра стала готовиться к встрече с наместником города и его семьёй. И всё же приближающаяся минута знакомства заставляла её волноваться.