Петербургский изгнанник. Книга первая

Ямщики свернули с дороги и остановились, чтобы переждать, когда пройдут, ямские подводы.

— Откуда они? — спросил Радищев у своего ямщика, внимательно рассматривая окованные ящики с сургучными печатями, солдат с бронзовыми от солнца и степных ветров безразличными лицами.

— С Колывано-Воскресенских заводов, золотишко Змеевских рудников везут в столицу.

Александру Николаевичу представился монетный двор, Санкт-Петербург со своей жизнью, шумевшей от него теперь за тысячи вёрст.

— Золото? — Елизавета Васильевна удивлённо приподнялась на сиденье, чтобы посмотреть на подводы, вытянувшиеся по дороге, и наивно проговорила:

— Я никогда не думала, что золота так много…

Радищев усмехнулся.

— Его мало, Лизанька. Чтобы погасить долги государственные, обозы сии удесятерить надобно…

— Бывал я в Колывани, — неожиданно сказал ямщик, — ведомо, как золотишко копают, — он тяжело вздохнул, — ад кромешный, упаси господи вольно туда попасть. Убийцы да воры в змеевских ямах золотишко ковыряют…

— Боже, какие ужасы! — воскликнула Рубановская и невольно ощупала свой перстень.

— Давно бывал? — поинтересовался Радищев.

— Давненько, барин, ещё парнем ходил…

Александру Николаевичу захотелось спросить ямщика о механикусе Ползунове, вспомнившемся сейчас по ассоциации. Быть может, ямщик встречал этого чудесного создателя огневой машины, разговаривал с ним, знал его.

— Не доводилось встречать Ползунова?

— Не доводилось, барин, а говорят, большой выдумщик был, от скуки на все руки мастак. Машину его огневую глядел. Страшно и забавно, как он додумался-то нечистую силу запрячь…

Ямские подводы всё тянулись. Слышался скрип колёс, фырканье изнурённых лошадей, крик ямщиков и ругань солдат.

— Чернокнижником прозвали его в Колывани. Давно ужо разломали ту машину и место святой водицей окропили. Замысловатая штуковина была, с дом большой…

Радищев слушал с нескрываемым вниманием. Заинтересовалась и Рубановская, внимательно смотревшая на ямские подводы.

— Я так думаю, барин, разломали ту машину начальники заводские не зря. Зависть их взяла, что солдатский сын такую диковину состроил…

— Верно, милый, верно! — отозвался Радищев.

— Светлая голова у того Ползунова была, царство ему небесное, — закончил ямщик, молитвенно подняв глаза к небу, и радостно добавил:

— Кажись, проехали ямские-то. Н-ну, звери, трогайтесь!

Он зычно нукнул на застоявшихся лошадей, отбивавшихся длинными хвостами от слепней, и экипажи покатились дальше.

Радищев откинулся на сиденье и закрыл глаза. Мысли его были заняты огневой машиной механикуса Ползунова. «Муж, истинную честь своему отечеству приносящий», — думал о нём Александр Николаевич. В ушах его звучали слова ямщика: «Разломали ту машину начальники заводские не зря. Зависть их взяла, что солдатский сын такую диковину состроил».

— Кто начальничал на заводах? — громко спросил Радищев.

— Ась? — отозвался ямщик.

Александр Николаевич повторил вопрос.

— Иноземец какой-то…

— Иноземец! — с болью произнёс Радищев. Он удивился рассудительности ямщика, сказавшего так верно о зависти иноземцев ко всему исконно русскому и народному.

Вскоре экипажи Радищева подъехали к переправе. Плашкоут был на противоположной стороне широкой и неоглядной Оби. Экипажи остановились. Все сошли, чтобы размяться и дать отдохнуть телу от дальней езды.

На берегу стояла лачуга. Возле неё на кольях сушились изодранные, ветхие рыбацкие снасти. Седой старик, в заплатанной длинной рубахе, обутый в чирки, обмотанные верёвкой, возле костра готовил похлёбку. На таганке висели два закопчённых котелка. В одном варилась уха, в другом кипятился чай.

Радищев подошёл к старику, учтиво поприветствовал его, спросил, богата ли нынче рыбная ловля.

— Бедна ловитва, бедна, — прошамкал старик беззубым ртом, — не то было ране…

— Рыбы меньше стало?

— Не, барин, снастишки попрели, издырявились, а приобресть новы денег нету. Темны поборы замучили…

Радищев понял, старый рыбак жаловался на чиновников. Жалобы подобные были хорошо знакомы ему по России.

В котелке закипела вода. Старик проковылял до лачуги, взял воткнутый над дверью пучок зелёной, подсохшей травы — полевой мяты, чтобы заварить в котелке чай.

— Вкусна заварка? — спросил Александр Николаевич.

— Ароматиста, — отозвался старик, — а само главно задарма душица, много её растёт тут…

— Степанушка! — окликнул Радищев. — Дай-ка сюда чайку.

Слуга принёс ему жестяную баночку с чаем. Александр Николаевич открыл крышечку и бросил щепотку чаю в котелок рыбака.

— Благодарствую, барин, такой чаёк-то не купишь теперя, кусается. Ране купцы возили его с Маймачина, угощали бывало вот так же, а теперя, барин, стряслась лихоманка какая-то, не торгуют наши с китайцами. Всё вздорожало, ни к чему не подступись. Вишь, как обносился, дабы и той нету…

К берегу пристал плашкоут, скрипнули подмостки, и застучали по деревянному настилу лошади и телеги. Радищев протянул старику банку с чаем.

Старик в пояс поклонился.

— Благодарствую, барин. Дай тебе бог счастья во всём. Добрая душа у тебя…